Дело для русской стороны прояснилось, когда поляки хотели завлечь на свою сторону дьяка Томилу Лугового. Луговой не поддался и сообщил об этом своим товарищам. «На другой день [после разговоров Сапеги с Луговым] прямые послы, – говорит И. Е. Забелин, – призвали своих кривых товарищей-изменников и говорили им, чтоб они попомнили Бога и души свои, да и то, как они отпущены из соборного храма Пречистыя Богородицы от чудотворнаго Ея образа… и не метали бы государскаго Земскаго дела, к Москве бы не ездили; промышляли бы о спасении родной Земли, ибо обстоятельства безвыходны…»25.
Однако нагруженные великим жалованием, под предлогом донесения до народа королевских грамот, «забыв», что они являются послами Москвы, а не Сигизмунда, «кривые» вскорости покинули пределы Смоленска. Таким образом, в начале декабря последовало распадение великого посольства в королевском стане: оставшиеся в нем «прямые» послы продолжали терпеть холод и голод и были скорее на положении нищих, чем послов…
По существу, это стало упорным сиденьем заранее обреченное на безрезультативность, – трудно сказать, что в данном случае, после демонстрации к себе столь унизительного отношения, оставались выжидать посланники; вероятно, после того, как русский народ загнал события в тупиковую ситуацию, они теперь просто не знали, что предпринимать, остались, лишь уповая на какое-либо чудо.
Одновременно с неудачами посольства распалось и боярское правительство в Москве. «Оно было заменено, – говорит С. Ф. Платонов, – совершенно новым правительственным кружком»26, действовавшим в угоду Сигизмунда (но «которому не под стать было созывать земские соборы и действовать именем „всея земли“»27).
Еще когда Жолкевский был в Москве, сюда из королевского стана под Смоленском стали прибывать тушинские бояре, «те враги богаотметники Михайло Салтыков да князь Василий Масальской с товарищами»28. Вслед за ними в Москву приехал верный слуга короля – торговый мужик, кожевник Фёдор Андронов. Сигизмунд, разумеется, всячески покровительствовал им, приказывая боярской думе устроить все их частные дела.
Со своей стороны и бояре были в высшей степени угодливы по отношению к королю. Как уже отмечалось, Мстиславский был пожалован им в конюшие «за дружбу и радение», а Ф. И. Шереметев писал унизительные письма Л. Сапеге, чтобы