Она водила его по деревне, рассказывая, кто из деревенских, где живёт. Там, у развилки, в аккуратной хате, обложенной кирпичом с зелёной крышей, ютилась Василиса с матерью – обе белошвейки. У пожилой Марфы – в захудалом домишке, с новой крышей и крепким забором, было самое жирное и вкусное молоко.
А за желтым забором, в красиво расписанной цветами и узорами крепкого вида хате, со ставнями на окнах, проживала Галина с родителями. Она работала здесь продавщицей в сельпо.
Павел только хотел спросить, где живёт Марьяна, или она, как и он сам приезжая, но девушка неожиданно привела его к своему дому – кирпичному, крепкому, наверняка зажиточному, с дорогой металлочерепицей на крыше, высоким забором, за которым виднелись крыши сараев, беседки и деревянной бани.
– Вот и мои хоромы. Пошли – с родителями познакомлю.
И снова тронула за руку, и Павел послушно кивнул.
Внутри дома Марьяны, как и во дворе, оказалось красиво, просторно и очень уютно. Внутри имелся как туалет, так и душевая кабина, на деревянных, окрашенных светло-коричневой краской полах лежали расписные ковры, на стенах красовались вышитые полотна и картины —пейзажи и натюрморты.
– Моя работа, – с улыбкой произнесла Марьяна, увидев интерес Павла к картинам.
Она без куртки и ботинок выглядела отталкивающе: одно плечо слегка ниже другого, за спиной горбик. Только глубокие чёрные глаза выделялись резким контрастом красоты на фоне изъянов. И удивительно густые чёрные волосы были заплетены в тяжёлую косу.
Дом изнутри выглядел гораздо больше и просторней, чем снаружи. По пути в комнату Марьяны они миновали гостиную с дорогой кожаной мебелью тёмно-бордового цвета и тяжёлыми шторами до пола в тон мебели. Павел даже задержал взгляд на узких стильных полках на стене, где рядом крепился импортный широкий и большой плазменный экран телевизора. Как раз такой он недавно видел в магазине в разделе, где цены были просто сногсшибательными.
На диване сидела мать Марьяны – такая же черноволосая, черноглазая, неопределённого возраста женщина, с некрасивым лицом с резкими чертами. А ещё очень тучная: жировые складки некрасиво обрисовывали бока под цветастым шерстяным платьем. Толстые щиколотки женщины выглядели опухшими, как и слегка одутловатое, вытянутое, как у дочери, лицо, на котором нос был приплюснутый, а не острый как у Марьяны. Зато голос женщины, когда она в ответ поздоровалась с ним, был властный и громкий.
«Таким если на кого крикнуть, – подумал Павел, – то может заложить уши».
Улыбка женщины была неприятной, а взгляд из-под густых ресниц тяжёлый, пронзительный – одним словом, рентгеновский. От её взгляда Павлу хотелось поёжиться, как и от улыбки, ведь женщина больше ни о чём не спрашивала, словно и так всё интересующее её о Павле знала. Только с Марьяной