За истекшие два с лишним года дом Пейсов стал моим шестым пристанищем. Более противного места – на то время – я не видела. Через пару лет, когда меня переведут к Шпицам, я вспомню казарменную тесноту и тошнотворные запахи, с которыми впервые столкнулась у Пейсов. Позднее к нам набились еще четверо детей, и в доме стало проживать одиннадцать приемных душ в возрасте от двух до шести лет.
Поначалу я наотрез отказалась разбирать свои вещи.
– Завтра я отсюда уеду!
На следующий день я вынула свою расческу, зубную щетку и пасту, но одежду по-прежнему держала в чемоданчике. Я не собиралась обвыкаться у Пейсов, кроме того, карапузы могли растащить мой и без того скромный гардероб. Миссис Пейс вечно на кого-то орала, и больше всего доставалось Люку. Меня воротило от грязных подгузников, сопливых носов, от малышей, орущих днями напролет в надежде получить хоть крупицу внимания. Главное окно гостиной выходило на пастбище; глядя, как ветер колышет травы, я размышляла, что стало с дедулей и Аделью и почему я до сих пор не виделась с мамой. Где-то там за горизонтом лежала Южная Каролина, – как мне туда попасть?
– Сколько мы еще здесь пробудем? – спросила я миссис Пейс, когда в моем чемоданчике не осталось чистых вещей.
В ответ донеслось что-то невразумительное.
– Когда я увижусь с мамой? – Я топнула ногой. – Адель сказала, что я поеду к ней, так когда же?
Из моих требований ничего не вышло, меня только раз за разом отправляли в детскую, где я озабоченно грызла ногти.
Люк не отходил от меня ни на шаг.
– Сестричка! – звал он, если я выходила в другую комнату, и пытался проскользнуть вместе со мной в туалет.
– Хочу спать в комнате у Эшли, – умолял он по вечерам.
– Мальчики спят в своей спальне, девочки – в своей, – повторяла миссис Пейс, как будто это могло унять Люка.
Даже в свои пять лет я догадывалась, что к Люку нужен особый подход. Когда ему было страшно или одиноко, я его утешала. До того, как мы переехали к Адели, Люк хвостиком бегал за мной, а по утрам заползал ко мне в кровать. Миссис Пейс застукала его, когда он тайком пробирался в мою комнату, и оповестила Лену Джеймисон, которая подшила к нашему досье направление к психологу – исключить развратные действия. Никто из органов опеки не потрудился хотя бы пролистать наши документы, ведь было ясно как день, что в свои три годика Люк потерял маму – толком он ее и не знал, – затем миссис Хайнз и вот теперь – Адель. Возможно, малыша травмировали ранение дедули и наш спешный отъезд. Он оказался в доме, битком набитом чужими людьми и детьми. Ему не доставалось ни родительской любви, ни внимания. Он держался за меня, как утопающий за веревочку, ни о каком «разврате» и речи быть не могло. Смехотворные домыслы задевали соцработников за живое; они обожали раздувать из мухи слона.
В Плант-Сити у Пейсов был детский сад неполного дня «Ангелочки», куда водили малышей, пока дети постарше занимались в школе. Мне очень хотелось надеть свои крылья, которые