Я выбирался из дома лишь за кофе, иногда за едой через самовывоз. Хозяйке квартиры я сказал, что был болен и попросил не стараться меня поднять на ноги, предпочитая справляться с заразой самостоятельно. Она, святой без всяких сомнений человек, очень настойчиво пыталась пробиться в мою чумную палату, но я оставался непреклонен. С чувством материнской заботы, которое, что следует подметить, сильнее всякого любого чувства на Земле, что опять играет самую дурную и жестокую шутку со всеми людьми, она утверждала, что её не берёт ни сибирская язва, ни какое-то там жалкое ОРВИ, ни даже раковые опухоли, ссылаясь на случай семилетней давности, при котором ей диагностировали рак поджелудочной железы, но с помощью алтайских трав, горячего чая и варенья из земляники ей удалось заставить раковую опухоль, подобно Уроборосу, сожрать себя саму. Усомниться в правдоподобности этой истории у меня желания не было.
Апогей моего ликования пришёлся на день, когда вновь приехали в город хозяйские дети, перенявшие на себя весь удар материнской любви: рожденные в один день двадцатипятилетние москвичи, амбициозные, самоуверенные, часто недопонимаемые окружающими, исходя из менталитетной холодной войны между Питером и Москвой, но оттого, впрочем, не лишенные своеобразной одаренности. Как я уже говорил, приезжали они не очень-то и редко, но надолго задерживаться не любили. Их можно понять: с родственниками любовь зачастую в лучшей форме пребывает лишь на расстоянии, а физическую близость стоит порционно выдавать с особой осторожностью. Их сына звали Сергеем: крупный откормленный мужчина, которому в детстве явно хватало белка – его рост был около метра и девяноста сантиметров. Короткая слегка редеющая шевелюра на голове и довольно объёмная растительность на лице, выдающая в себе небрежность хозяина: она походила на бороду пещерного человека. При всём его брутальном и мнимо суровом образе взгляд его был крайне мягкий и по-детски боязливый, в голосе читалась явная неуверенность в себе и какая-то неуклюжесть. Я помню, один раз мы пересеклись с ним в кофейне за углом – тогда меня поразило его необъяснимое желание извиняться при любом обращении к кому-либо ни было и мания говорить «пожалуйста» после каждого слова. «Извините, а, можно, пожалуйста, капучино. Большой, пожалуйста. Да, пожалуйста, один сахар, пожалуйста. И поменьше кофе, пожалуйста.». Каждый раз к «пожалуйста» он добавлял низкий кивок головой, будто будучи фанатом японского одзиги, использующим жест при каждом удачном и совершенно неудачном случае. При этом Сергей не был тупым человеком или болевшим каким-либо психиатрическим недугом – просто типаж такой. Думаю, за воспитание в семье больше отвечала их мать – это многое бы объяснило.