Переводчик Василий Лёвшин в примечании к части I упоминал, что для нас также имеет большую ценность, о стиле, языке романов, который он после перенесёт на свои «Русские сказки»:
«Прелагая на наш язык сии Немецкие древности, которые в оригинале представлены самым тогдашнего времени наречием, должен я сколько возможно сохранить древнюю Литературу: почему читатели да извинят отступление моё от слога нынешнего, ибо следует мне переводить оные Литерально, дабы сколько возможно дать понятие каковыми степеньми вычищались от грубости своей слово-предложения и вкус сочинителей».
Также исследователи отмечают ироническое отношение к тогдашней сказке у Лёвшина, и не только у него. Автор вроде бы извиняется за свои «безделицы». В то же время в Европе существовала и другая реакция на подобные произведения. Например, чрезвычайная заинтересованность в сказке у представителей высокой литературы в Германии (Г. Лессинг, И. Гёте, К. Виланд).
В русской литературной сказке Лёвшина произошло похожее явление. Многие романы немецкого сборника галантны, переполнены любовными приключениями или сказочно-пародийны. Отсюда и идёт та пародийная сказочность, которую мы потом находим в «Русских сказках», что, по уверению В. Шкловского, по своему построению является при чередовании жанров подражанием «Библиотеке немецких романов», и поэтому они, конечно, более сборник романов, чем сборник сказок.
Полагая, что «повести о рыцарях – не что иное, как сказки богатырские», Лёвшин создаёт на основе русских былин, исторических преданий и песен цикл повестей – богатырских сказок о временах «Великого князя Владимира Святославича Киевского и всея России», повествующих о том, как «сражались и служили у него славнейшие Богатыри: Добрыня Никитич, Алёша Попович, Чурило Пленкович, Илья Муромец и дворянин Заолешанин», с чьей помощью «побеждал он греков, поляков, ятвягов, косогов, радимичей, болгаров и херсонян» (ч. I, с. 3, 7). Считая, что «начертания» жизни и «обыкновений» народных есть сказки