На глаза снова попадается бессловесная женщина с исступленным взглядом, худая как жердь. Сейчас не завтрак, не обед, вообще непонятно, который час, но она ест вне времени. Тут все вне времени. Я иду по коридору, она сидит за столом. Держит правую руку вверх, как будто несет олимпийский огонь. Левой медленно, методично, загружает в рот еду. Вообще все время, что я ее вижу, они либо ест, либо курит, либо производит эти таинственные движения руками. «Это ее ритуал», – поясняет мне милая хроническая алкоголичка из второй, надзорной палаты. Не удерживаюсь, спрашиваю: «А что у нее?»
– Последняя стадия анорексии, это уже необратимо, прикинь. Двадцать восемь лет… – Это я уже знаю, но слушаю дальше, ведь все вне времени. – Начиналось с того, что она морила себя диетами, а теперь – полное нервное истощение и шизофрения.
– Тут у всех шизофрения, – подхватывают и с пол-оборота заводятся еще две женщины, что сидят за столом и пялятся в телевизор. Новая тема, разговор оживляется, я иду в «туалетно-помывочный салон» курить.
К вечеру накрыло. Никогда на Пасху у меня не было такого мерзкого настроения. Непонятное состояние, то жарко, то холодно. Пару часов бьет настоящий озноб, при этом страшная сонливость, непонятная усталость. Нет сил встать, пойти покурить, да и курить не хочется. Вообще ничего не хочется. Слышу сквозь нездоровую дрему два коротких звонка в дверь отделения, это значит, снова привезли новенькую. Появление новеньких интересует обитателей девятого отделения только тогда, когда уже совершенно нечем заняться. А сегодня в палате номер шесть идет неспешный обстоятельный разговор о жизни.
– Шесть мальчиков у меня от восьми до восемнадцати…
– От одного мужа, что ль?
– От него, от него. От того, которого я якобы ножом пырнула.
– Так тебя сюда из-за этого?
– Он написал на меня… Какой нож! Я им капусту резала для пирога. Руку ему чуть-чуть поцарапала.
– И что?
– Да я о мальчиках… Не отдам их ему, они его и не любят совсем. Они меня любят. У них тема только одна – что у восьмилетнего, что у старшего. Война и армия. Только с этим ко мне и пристают. «Мам, раскрась мне танк, тебе все равно делать нечего», – это повествует Наташа – та, что давеча спрашивала про лангустины. – …а как это мне делать нечего? Их накормить – это целый день у плиты стоять. А еще допросы!
– Так ты и на допросы ходишь?
– Ну да, этот же на меня и уголовку завел.
Уголовка, которую на Наташу завел муж, интересует нашу шестую меньше, чем дети.
– А чё,