Фурия той осенью стала любимой и популярнейшей лошадью в Одессе, ее знали, ею любовались решительно все! На ходу, как, впрочем, и сам Недотрог, и многие его дети, она прямо-таки преображалась и становилась удивительно хороша. Все новости в южных городах, в особенности таких оживленных, как Одесса, разносятся с быстротою молнии. А потому уже вечером во всех кофейнях Одессы – и у Фанкони, и у Робина, и у Семадени – только и было разговоров, что про Сашу Пурица и про то, что он давал за кобылу 1500 рублей. «И подумайте, этот сумасшедший помещик не согласился ее продать!» – добавляли одесситы и пожимали плечами. Когда в октябре я уезжал из Одессы, наездник брата Петров просил оставить ему Фурию для призов. Она хорошо потом бежала в Одессе и показала резвость 2.26.
Я дал Фурии заводское назначение, но должен сознаться, что использовал ее крайне неудачно, вернее, односторонне. Я случал ее со своими жеребцами, а те все были стайерами, и потому она давала позднеспелых лошадей, к числу которых принадлежала и сама. Наездники ломали их еще до того, как те успевали созреть. Фурию надо было отправить в завод Щёкина и там ее года три кряду крыть таким жеребцом, как Вожак. Он был пылкий флайер, негрузный и исключительно породный, а главное, он к ней идеально подходил по кровям. Вожак был прямой представитель линии Лебедя 4-го и со стороны матери происходил от охотниковской кобылы с сильными течениями крови знаменитого Соболя. Фурия также была по отцу из линии Лебедя 4-го, а по матери имела кровь Соболя через свою бабку – охотниковскую кобылу. Встреча и повторение этих прославленных кровей всегда давали положительный эффект в рысистом коннозаводстве, и от случки Фурии и Вожака или подобного жеребца можно было бы ожидать блестящих результатов. Если я этого не сделал, то лишь потому, что такие посылки были в то время сопряжены с немалыми хлопотами и получить