«Вот был человек! – воскликнул он. – Никогда великий Гарсиа – „il gran Garcia“ – не унижался до того, чтобы петь, как теперешние теноришки – tenoracci – фальцетом: все грудью, грудью, voce di petto sit![9] «Старик крепко постучал маленьким засохшим кулачком по собственному жабо! «И какой актер! Вулкан, signori miei[10], вулкан, un Vesuvio! Я имел честь и счастье петь вместе с ним в опере dell'illustrissimo maestro[11] Россини – в «Отелло»! Гарсиа был Отелло – я был Яго – и когда он произносил эту фразу…»
Тут Панталеоне стал в позитуру и запел дрожавшим и сиплым, но все еще патетическим голосом:
L'i… ra da ver… so da ver… so il fato
Jo più no… no… no… non temer![12]
– «Театр трепетал, signori miei! но и я не отставал; и я тоже за ним:
L'i… ra da ver… so da ver… so il fato
Temer più non dovro![13]
– «И вдруг он – как молния, как тигр:
Morr!.. ma vendicato…[14]
– «Или вот еще, когда он пел… когда он пел эту знаменитую арию из „Matrimonio segreto“: Pria che spunti…[15] Тут он, in gran Garcia, после слов: I cavalli di galoppo[16] – делал на словах: Senza posa caccera[17] – послушайте, как это изумительно, com'è stupendo![18] Тут он делал…» – Старик начал было какую-то необыкновенную фиоритуру – и на десятой ноте запнулся, закашлялся и, махнув рукою, отвернулся и пробормотал: «Зачем вы меня мучите?» Джемма тотчас же вскочила со стула и, громко хлопая в ладоши, с криком: «Браво!.. браво!» – подбежала к бедному отставному Яго и обеими руками ласково потрепала его по плечам. Один Эмиль безжалостно смеялся. Cet ge est sans pitie – этот возраст не знает жалости, – сказал уже Лафонтен.
Санин попытался утешить престарелого певца и заговорил с ним на итальянском языке (он слегка его нахватался во время своего последнего путешествия) – заговорил о «paese del Dante, dove il si suona»[19]. Эта фраза вместе с «Lasciate ogni speranza»[20] составляла весь поэтический итальянский багаж молодого туриста; но Панталеоне не поддался на его заискивания. Глубже чем когда-либо уткнув подбородок в галстух и угрюмо пуча глаза, он снова уподобился птице, да еще сердитой, – ворону, что ли, или коршуну. Тогда Эмиль, мгновенно и легко краснея, как это обыкновенно случается с балованными детьми, – обратился к сестре и сказал ей, что если она желает занять гостя, то ничего она не может придумать лучшего, как прочесть ему одну из комедиек Мальца, которые она так хорошо