Несчастная. Иван Тургенев

поколеньям, – начал я с насильственною развязностью, самою этою развязностью желая дать понять, что я ничего не замечаю, – а потому не удивительно, что вы не сходитесь в своих мнениях… Но, Иван Демьяныч, вы мне позволите стать на сторону… более молодого поколения. Я профан, конечно; но признаюсь вам, ничего в музыке еще не произвело на меня такого впечатления, как та… как то, что Сусанна Ивановна нам сейчас сыграла.

      Ратч вдруг накинулся на меня.

      – И почему вы полагаете, – закричал он, весь еще багровый от кашля, – что мы желаем завербовать вас в наш лагерь? (Он выговорил Lager по-немецки.) Нисколько нам это не нужно, бардзо дзенкуем![19] Вольному воля, спасенному спасение! А что касательно двух поколений, то это точно: нам, старикам, с вами, молодыми, жить трудно, очень трудно! Наши понятия ни в чем не согласны: ни в художестве, ни в жизни, ни даже в морали. Не правда ли, Сусанна Ивановна?

      Сусанна усмехнулась презрительною усмешкой.

      – Особенно насчет, как вы говорите, морали наши понятия не сходятся и не могут сходиться, – ответила она, и что-то грозное пробежало у ней над бровями, а губы по-прежнему слабо трепетали.

      – Конечно, конечно! – подхватил Ратч. – Я не филозоф! Я не умею стать… этак, высоко! Я человек простой, раб предрассудков, да!

      Сусанна опять усмехнулась.

      – Мне кажется, Иван Демьяныч, и вы иногда умели ставить себя выше того, что называют предрассудками.