Борис Платонович. 1937—2017.
Из записок. 1982.
«Вернули Борису из Москвы его роман «Ожидание настоящего».
– Все понял, паразит! – сказал огорчённо о редакторе.
Читаю заключение: «Какие бы благие цели ни преследовал автор, но он возвел хулу на нашего современного рабочего, показал его духовное убожество (сам такой!), неспособность жить высокими духовными идеалами (будто бы знает, что это такое!). Когда мы оцениваем произведение о современном рабочем классе, то руководствуемся партийными принципами (вот-вот!), учитывая достижения и разоблачая недостатки (на своих дебильных партийных собраниях). Автор же показывает жизнь завода с позиций, далеких от партийных принципов. Печатать нельзя!»
Да, Борис был далёк от «партийных принципов», о которых писал рецензент, поэтому не срабатывался в газетах и часто оставался «свободным художником», подрабатывая в случайных местах, – даже в конторе по прокату фильмов, – и конечно, частая его неустроенность отражалась не только на материальном положении семьи, но и на его душевном состоянии, наших отношениях.
«Поблагодарили» Бориса и из Москвы, из газеты «Советская Россия», журнала «Журналист», – отсылал туда статью о кооператорах.
– Старик, как же я устала от этих благодарностей! – не сдержалась.
– А я?.. – жалко улыбнулся и ушёл к себе.
Приготовила обед и решаюсь всё же всколыхнуть отвергнутого журналиста. Вхожу в его комнату, сажусь рядом:
– Что это Вы, Борис Платоныч, всё читаете, читаете… а не пишете?
Знаю: вызываю огонь на себя!
– Думаешь, писать… это всё равно что вязать? – А у меня, между прочим, сегодня отгул. А я, между прочим, пригласила его сходить в лес за грибами и вроде бы соглашался… хотя была бы рада, если б сел писать, и вот: – Лучше бы пуговицы к рубашке пришила, чем лезть в то, чего не понимаешь!
Сжимаюсь: «Ну что, получила?» Но такого массированного огня не ожидала и поэтому сразу – слезы. Шмыгнула в ванную, закрылась. «Нет, не рассчитала сил!»
Но подошел к двери:
– Открой. Поговорим.
«Не хочу открывать! Не хочу говорить! И даже видеть его не хочу!» Но через дверь гундосю:
– Не благороден. Больно ранишь.
А он:
– Может, потому заставляешь писать, чтоб денег больше приносил?
«Опять оскорбляет!»
– Как же ты со мной живешь, если так думаешь? – уже рыдаю.
Но слышу: собирается уходить.
«Нет, не выйду, не пожелаю ему счастливого пути!.. отсижусь на краю ванной».
У-ушел.