Он почувствовал внутри себя жар еще больший, чем тот, что был в нем, когда он заразился этим вирусом. Жар, выжигающий всю болезнь, всю слабость, всю нерешительность. Глаза его словно начали оживать, и тут он стал начинать четко видеть все вокруг. Вместе с тем и слух стал возвращаться к нему. А затем и крики из камеры напротив.
Самох задвигался. Боль пронизила виски от одного к другому, немного затошнило и вроде бы стало сложнее дышать. В глазах моментально потемнело, но он все равно продолжил двигаться. И ощущения реальости закрепились сильнее, чем боль.
Было темно, так как ночью только одна лампочка в начале коридора освещала проход, но заключенного в камере напротив было хорошо видно.
Поднявшись митрополит подошел к дверной решетке, продолжая неотрывно смотреть на источающего крики сумасшедего. Подняв одну руку и направив ее ладонью на него, Самох сказал:
– Благословляю тебя на исцеление, сын мой… Только вера Жах вылечит тебя…
Болотников
Эта бестолковая неспособностью людей становиться лучше, чем они могут быть. И та злость, с которой они встречают любые попытки что-то изменить. Сразу считают тебя врагом. Еще большим врагом, чем тот, кто на самом деле заставил их жить хуже и делать себя хуже. И слабее. Какие все-таки трудные грани у этих двух слов.
Слабее и сильнее. Если мы позволяем себе меняться, то это сила, меняющая что-то, или слабость, позволяющая меняться? Или наоборот, это сила, оставляющая нас прежними, или слабость, не дающая возможность изменить ошибку на правду?
У полковника Болотникова сейчас не было ответов на эти вопросы. Он просто вел те самые 10% людей, которые приняли новые изменения, и согласились быть свободными вопреки воле большинства. Всего около семисот человек. А ведь как на них еще смотрели, когда они уходили. Им даже пытались выкрикивать фразы вроде «слабаки», «сломленные» и даже «проклятые», последнее даже прижилось среди них самих. Когда Болотников дал им возможность выбрать имя для нового отряда маки, каковым они теперь являлись, то все в итоге согласились на этом слове, и теперь это стал батальон «Проклятые».
И ведь как точно выбрано. Они действительно были проклятыми теми, кто остался. Кто не захотел уходить. Кто не захотел дать себе возможность быть свободным. И взять на себя за это ответственность. Вот это слово для Болотникова вообще стало чем-то вроде красной тряпки для быка. Он сам вечно брал на себя ответственность, будто это подарок, а не ноша, которую придется таскать на себе.
Именно это слово так сближало его со всем его новым отрядом. И все видели, что их командир тот, кто такой же проклятый, как они. И которому некуда отступать, у которого, как и у них, также сожжены все мосты позади. Захоти даже вернуться, и тебя растерзают по прибытию просто даже за то, что ты не сдох, когда был без них. Вот эту ненависть уж ни с чем не с путаешь.
Когда люди,