– Точно! Что-то я совсем забыл некоторые замечательные свойства этих приборов, – кисло улыбнулся Штольм. – Давно не приходилось пользоваться, знаете ли.
– Так у него и мотивация присутствует, – сказал я, глядя на экраны. – Правда, сложно разобраться в этой мешанине чувств и желаний. Эмоциональная расцветка неустойчива и прыгает туда-сюда.
– Но Наланде-то он прямо объявил цель своего визита, – Дарима, которой вечно не сиделось, встала и обошла вокруг стола. – И фон при этих словах был зелёный, то есть – правдивый.
– Мы ещё продолжим изучение Ящера, – сказал я. – Но давайте узнаем, о чём Кхарну говорил с Наландой. Ведь это второй выпавший кусок загадочной мозаики.
Экраны показали темноволосого, хорошо сложенного юношу с волевыми чертами лица. Выделялись заострённые скулы, в уверенном взгляде сквозила убеждённость. Мальчик подошёл к Наланде, сидящей на крыльце дома.
– Мама, я хочу рассказать тебе об очень важном событии! – начал он решительно. – У меня вчера был один разговор…
– У меня уже сегодня был подобный разговор, – натянуто улыбнулась Наланда сыну. – Наверно, ты об этом?
По какой-то невидимой глазу связующей ниточке, протянутой между матерью и сыном, Кхарну почувствовал, что мать не одобряет действий того, с кем он говорил, и выплеснул свои чувства наружу:
– Да! – вскричал юноша. – Он рассказал мне то, что ты не могла или не имела права открыть мне. Я хочу изменить мир! Или хотя бы найти себя там, на «большой земле». Хочу быть полезным, а не оставаться всю жизнь секундной стрелкой в гигантских часах кармического циферблата Сансары.
– Ой, какие громкие выражения! – вымученно улыбнулась Наланда. Ей моментально вспомнились собственные подобные взлёты пятидесятилетней давности. А, может, уже и шестидесятилетней. – Послушай, сынок…
– Там я смогу приносить пользу! – с силой проговорил Кхарну. – Какой здесь от нас толк, уже целых полвека продолжается эта бессмысленная вакханалия; да, и началась она задолго до моего рождения.
Наланде было очень нелегко, но сейчас следовало собрать в кулак все силы, чтобы не сказать лишнего. Малейшая небрежность в беседе с сыном могла оставить неизгладимый рубец в ещё нежной душе подростка. О том, что, возможно, теперь весь полувековой Эксперимент сорван, ей даже некогда было подумать.
– Чтобы приносить пользу в нашем мире, – аккуратно начала Наланда, – уже недостаточно одного лишь желания. Сейчас нет нуждающихся, нет голодных, как нет и тяжело больных. Да, во множестве есть люди, ищущие максимальной осмысленности бытия, жаждущие обрести дело жизни или просто веру, наконец. Ты уверен, что сможешь всем им помочь?
Кхарну опустил взгляд и, насупившись, молчал. Первоначальный порыв его прошёл, и теперь он уже не знал, как продолжать. Да и какие у него могли быть аргументы кроме искреннего, присущего его возрасту желания улучшить мир?
– Поверь мне, сынок, – ласково произнесла Наланда, взяв сына за плечо, – у меня тоже много вопросов.