– К пяти точно буду дома, – сказал Альберто.
– Не задерживайся, сынок. Я куплю печенья к чаю.
Тетка была толстая и неопрятная; прямые сальные волосы все время спадали на лоб, левой рукой она их откидывала и заодно почесывала голову. В другой руке держала квадратную картонку и махала над колеблющимся огоньком: по ночам уголь отсыревал и, когда его поджигали, дымил. Стены в кухне были черные, лицо стряпавшей – вечно в золе. «Тут и ослепнуть недолго», – пробормотала она. От дыма и искр слезились глаза, веки постоянно распухали.
– Что? – спросила Тереса из другой комнаты.
– Ничего, – буркнула она и склонилась к кастрюле. Суп не закипал.
– Что? – опять донеслось из комнаты.
– Ты оглохла, что ли? Ослепну я тут, говорю.
– Тебе помочь?
– Ты не умеешь, – сказала тетка сухо. Теперь она одной рукой помешивала суп, а другой ковыряла в носу, – Ничего не умеешь. Ни готовить, ни шить, ничего. Несчастная.
Тереса не ответила. Она только что вернулась с работы и теперь прибирала. В будни порядок наводила тетка, но по выходным эта обязанность возлагалась на Тересу. Особых усилий уборка не требовала – кроме кухни, в доме имелось всего две комнаты: спальня и помещение, служившее одновременно столовой, гостиной и швейной мастерской. Старый дом держался на честном слове; мебели почти не было.
– Сегодня вечером сходишь к дяде с тетей. Надеюсь, совести у них с прошлого месяца поприбавилось.
На поверхности кастрюли стали появляться дрожащие пузырьки. Глаза у тетки слегка повеселели.
– Завтра схожу, – сказала Тереса, – Сегодня не могу.
– Не можешь?
Тетка бешено обмахивалась картонкой, как веером.
– Не могу. У меня встреча.
Картонка застыла в воздухе, тетка подняла глаза. Помолчала некоторое время и опять занялась супом.
– Встреча?
– Да, – Тереса доподметала и держала метлу на весу над полом. – Меня пригласили в кино.
– В