Володя во второй раз посильнее ударил сына ремнём, а тот ещё насмешливее улыбнулся ему в лицо, а когда в третий раз поднялась его рука для удара, то с ним что-то случилось, ибо уже не Сашу видел он перед собой, а из памяти фронтовых лет улыбку надменного фрица, которого надо было сломить любой ценой, если не по-хорошему, то силой, как на войне.
– Ты у меня скажешь правду! Ты у меня признаешься во всём!
Удары один за другим посыпались на голову и на плечи Саши, мальчик вытирал тылом ладони слёзы и по-прежнему молчал.
– Сашка, ты сейчас же скажешь мне, твоему отцу, правду, какой бы страшной эта правда ни была!
Вместо ответа мальчик помотал головой и прошептал по слогам:
– Я ни-че-го вам не скажу! – и нахально улыбнулся вспухшими губами.
От такого неповиновения девятилетнего пацана Володя опешил, его словно самого контузило от той «страшной правды», о которой его предупреждала жена. Как ушат ледяной воды, вылился на него весь ужас этой «правды», и его рассудок словно помутился.
Теперь Володя понимал Римму и был с ней заодно: зло можно искоренить только силой. Мерзкие картины насилия над его дочерью, сокровищем его сердца, проносились перед его глазами. Вот Вера извивается в руках какого-то негодяя, вот она просит пощады, а злодей творит над ней всякие непотребства, насмехаясь над его маленькой девочкой и над ним, бывшим артиллеристом-фронтовиком. Гнев окончательно затмил для мужчины всё вокруг, словно перед ним стоял не его любимый сын, а сын дьявола, которого надо во что бы то ни стало извести как нечисть.
Присутствие дочери Володя почувствовал нутром, каким-то шестым чувством, и резко оглянулся.
Вера стояла рядом с Риммой. Она не кричала, не плакала, она молчала, и дикий страх метался в её карих глазах. Этот страх разрядом молнии прошёлся по жилам её отца и больно резанул его по сердцу. Рука, поднятая для удара, вдруг потеряла силу, опустилась и повисла вдоль туловища. С пряжки ремня, зажатого в руке Володи, на пол упала капля крови, а перед ним, между кроватью и стеной, вжимался в угол спальни его сын, который вспухшими от кровоподтёков руками закрывал голову.
Не сон ли это?
Володя видел, как по лицу избитого им мальчика струйкой стекала кровь, его покусанные губы не просили пощады, и той презрительной ухмылки уже не было, а может быть, её вовсе не было? Конечно, эта насмешливая улыбка сына ему, дураку, померещилась или его бес попутал, как когда-то на войне! Как могло такое случиться, что мирное время Володя перепутал с войной?
* * *
Война для сыновей Шевченко началась со слов отца: «Ну что, сынки, война. Собирайтесь, будем воевать». Отец со старшим братом Василием ушли на фронт, а Володю направили в артиллерийское училище, по окончании