По Волге даже ходил пароход “Павел Бовин”. По рассказам ему приходилось иногда заседать в большом Совнаркоме с вождем мирового пролетариата во главе. Так что, когда деда не стало, жизнь нашей семьи была предопределена. Бабушка не могла никуда устроиться, а папу впоследствии отчислили со второго курса института, как сына “врага народа”.
Я родился после войны и очень хорошо помню, как мы нуждались. Отец работал составителем красок на фабрике художественных изделий – просто больше никуда не брали, а мама горбатилась копировщицей на заводе “Красный пролетарий” и часто брала работу домой, чтобы хоть немного ещё подзаработать.
Мне было десять лет, когда реабилитировали деда. Нам выплатили какие-то деньги в качестве компенсации, и мы все как-то распрямились, вздохнули свободно, казалось, будто в зале зажгли свет после страшного фильма. И сразу как-то неожиданно объявились друзья, которые в свое время куда-то пропали, и жизнь стала налаживаться.
Когда-то, будучи ещё совсем молодым, папа работал на “Мосфильме” помощником режиссера и отвечал за реквизит. Самое трудное было вернуть его после съемок. Время было трудное, и многие актеры носили реквизит, как повседневную одежду, и молодому помрежу можно сказать еще мальчишке приходилось ездить по всей Москве, собирая этот реквизит. И иногда на просьбу вернуть бушлат, в котором снимался заслуженный артист Советского Союза, в фильме “Иван Никулин – русский матрос”, слышалось: “А я его, деточка, пропил!”
Вот там, на съемках этого фильма и встретились мои родители.
А еще до их встречи папа пытался поступать во ВГИК на режиссерский факультет. Экзамен по рисунку принимал народный художник СССР Федор Семенович Богородский: большой оригинал, циркач, поэт, футурист, чекист и еще много чего можно было бы рассказать о нем. Однако в детстве учась в гимназии, Феденька любил почудить. Будучи сыном известного адвоката, он ничего не боялся и позволял себе некоторые вольности. Когда батюшка входил в класс, то с задней парты в стойке поднимались Федькины ноги, на что батюшка, вопрошая отрока сильно воротя на “О”, возглашал: “Федор, Федор, тьфу болван!” Дело в том, что моя бабушка, в то время Маша Красильникова, была ровесницей Феде и училась в женской гимназии Нижнего Новгорода и была двоюродной сестрой Феди. Поэтому некоторые эпизоды их детства были известны нам.
Так вот на экзамен по рисунку Федор Семенович принес какую-то плевательницу из курилки, на нее положил тряпочку и со словами: “Граждане абитуриенты! Представьте себе, что перед вами урна с прахом погибших моряков!” Вышел из аудитории.
Отец очень хорошо рисовал в школе, где он учился, висели даже картины, написанные им маслом, но вокруг было столько хорошеньких абитуриенток, которым так хотелось помочь, что на свой рисунок время не хватило, и дядюшка вкатил ему трояк. После чего поинтересовавшись: