Четыре пера. Альфред Мейсон

двое, приятели-офицеры, были в Англии в отпуске, как и он; он подхватил их в клубе во второй половине дня. Это были: капитан Тренч, невысокий, лысеющий, с маленьким, проницательным, подвижным лицом и чёрными, необычайно деятельными глазами, и лейтенант Виллоуби, офицер совершенно иного пошиба. Округлый лоб, мясистый, вздёрнутый нос и безучастные, на выкате, глаза придавали его лицу выражение непроходимой тупости. Он разговаривал, но редко и никогда – в тему, а чаще всего о том, о чём все давно забыли, но что продолжало настойчиво вертеться в его мозгу; он беспрестанно крутил усы, и от этого их концы завивались кверху чуть ли не до глаз, делая его смехотворно свирепым. Такого человека вы сразу выбросили бы из головы как лицо ничего не значащее, но вынуждены были бы обратить на него внимание опять. Ибо он родился не только глупым, но и упрямым, и если его глупость что-то сотворяла, то упрямство мешало ему сие признать. Это был не тот человек, который поддаётся убеждениям; однажды заимев некоторые понятия, он прикипел к ним навсегда; спорить с ним было бесполезно, потому что доводов он не слышал; по ту сторону его бессмысленных глаз без конца проворачивались недоразвитые мысли, впрочем, удовлетворявшие его. Четвёртым человеком за столом был Дарренс, лейтенант Восточно-Саррейского полка, друг Фивершэма, который явился, отозвавшись на телеграмму.

      Это был июнь 1882-го года, когда все только и думали об Египте: гражданские – с тревогой, военные – с нетерпением. Аравийский паша, несмотря на угрозы, неуклонно укреплял оборонительные сооружения Александрии, и издалека, с юга, другая серьёзная опасность уже нависла свинцовой тучей. Минул год с той поры, как молодой, высокий и стройный Донголави, Мохаммед Ахмед, прошёл походным порядком через деревни Белого Нила, проповедуя с огнём Уэсли приход Спасителя. Жертвы страстно внимали речам турецкого налогосборщика, слышали обет, повторенный шуршанием ветра в иссохшей траве, и находили святые имена, запечатлённые даже на тех яйцах, что сами собирали. И в этом самом 1882-ом Мохаммед провозгласил Спасителем себя и вышел победителем из своих первых сражений против турков.

      – Беда надвигается, – сказал Тренч, продолжая тему, в русле которой беседовали трое из четверых мужчин. Однако четвёртый, Гарри Фивершэм, в редкие промежутки говорил о другом.

      – Я очень рад, что вы нашли возможность отужинать со мной сегодня. Я также отправил телеграмму Каслтону, нашему офицеру, – объяснил он Дарренсу, – но он обедал с одним влиятельным человеком из Военного министерства и сразу после этого собирался уезжать в Шотландию, так что придти никак не смог бы. У меня есть кое-какие новости.

      Трое мужчин, умы которых были по-прежнему полны преобладающим предметом разговора, приготовились слушать, однако Гарри собрался им поведать вовсе не о перспективах войны.

      – Я добрался до Лондона только что, этим утром, из Дублина, – сказал он с тенью смущения, – я пробыл в Дублине несколько недель.

      Дарренс, оторвав взгляд от скатерти, равнодушно устремил его на своего друга.

      – Ну, и? – спросил