Бородатый немец и его жена с вытянутыми трубочкой губами вытащили из-под сиденья огромный саквояж из искусственной кожи и выбрались из вагона. Станционный служащий подал в багажный вагон тушу теленка. Других признаков какой-либо деятельности в Шенстроме не было. В станционной тишине Кэрол слышала, как где-то в стойле била копытом лошадь и плотник приколачивал дранку.
Деловой центр Шенстрома тянулся на целый квартал вдоль железной дороги. Это был ряд одноэтажных лавок, крытых оцинкованным железом или гонтом, выкрашенным в красный или ядовито-желтый цвет. Постройки были разнокалиберны и казались временными сооружениями, словно хижины золотоискателей из кинофильма. Станция помещалась в небольшом однокомнатном здании; с одной стороны к ней примыкал заляпанный навозом хлев, с другой – зерновой элеватор малинового цвета. Этот элеватор с башней, возвышавшейся над гонтовой крышей, напоминал злобного широкоплечего верзилу с маленькой заостренной головой. Единственными пригодными для людей зданиями, видными из вагона, были красная кирпичная, весьма претенциозная католическая церковь и дом священника в конце Главной улицы.
Кэрол потянула мужа за рукав.
– Я думаю, ты не скажешь вот про этот городок, что он «не так уж плох»?
– Эти немецкие поселки действительно развиваются медленно. Тем не менее… Взгляни-ка, вон человек выходит из мелочной лавки и садится в большущий автомобиль. Я с ним знаком. Ему принадлежит чуть ли не полгорода, не считая лавки. Его зовут Раускэкл. Скупил множество закладных и спекулирует землей. Хорошо варит голова у этого малого. Говорят, он стоит добрых триста или четыреста тысяч долларов. У него желтый кирпичный домина с садом. Дорожки выложены плитками, все устроено превосходно. Но это на другом конце города, отсюда не видно. Я как-то раз проезжал мимо. Да, вот он какой!
– Ну, если у него столько всего, тогда совсем нет оправдания тому, что я здесь вижу. Если бы его триста тысяч вернуть городу, как оно и следует, можно было бы сжечь все лачуги и на эти деньги создать чудеснейший городок, мечту! Это была бы жемчужина! Почему фермеры и горожане дают волю этому барону?
– Должен признаться, я иногда не совсем тебя понимаю, Кэрри. Почему дают ему волю? Да им без него не управиться! Пусть он ограниченный старый немец, и пусть пастор веревки из него вьет, но, когда нужно ухватить хороший кусок земли, тут он настоящий волшебник!
– Понимаю. Он для них символ красоты. Город создал его вместо того, чтобы создавать настоящие дома.
– Честное слово, не понимаю, куда ты клонишь? Ты просто устала от долгой езды. Тебе сразу станет лучше, когда ты приедешь домой, и примешь ванну, и наденешь свой голубой халатик. О, это опасное одеяние, моя маленькая колдунья!
Он сжал ей руку и многозначительно поглядел на нее.
Они двинулись дальше, уходя от пустынной тишины Шенстрома. Поезд скрипел, гремел и раскачивался. Было душно до головокружения. Кенникот заставил жену отвернуться от окна и положить голову ему на плечо. Слова мужа немного рассеяли ее скверное настроение.