– Да, пожалуй.
– Ты можешь начать делать это уже сейчас.
Инес поправила апостольник, который так и норовил съехать с ее головы, неуверенно посмотрела на Марию Ньевес, потом отвела от нее взгляд, осознав, что девушка так же неловка, как и она сама, и переведя его на Мануэлу, которая, казалось, наслаждается собственным телом.
– Я была наркоманкой. А сейчас я монахиня. Это очень просто. Попробуйте и вы.
– Что? – Мануэла захлопала глазами, а мать Анхелика ахнула.
– Ну… это прекрасно. Ощущать, что ты кому-то нужна, а нужна я здесь всем. Мой отец недавно умер, он сильно пил. Он говорил, что я для него милая маленькая девочка, и я сама всегда себя такой считала. Я просто не могла не развлекаться. Это очень весело… ну, торчать. Вы же меня наверняка понимаете, – выпалила Инес прямо на Мануэлу. Потом замолчала и произнесла: – Ой.
Мария Ньевес еле сдерживалась, чтобы опять не захохотать.
– И тебе нормально здесь? Работой не нагружают?
– О, очень, но никакая работа не дается так, чтобы я уставала. И никто никогда меня не ругает. Даже тогда, когда суп убежал, а я ведь чуть не спалила всю кухню из-за гаспачо, – неуверенно произнесла Инес.
– И ты больше ни в чем не нуждаешься, Инес? – мягко произнесла мать Анхелика и посмотрела на юную монахиню, но без ожидаемого давления.
– Да, нуждаюсь, – произнесла Инес и поморщилась. – В любви. Иногда мне мало того, что достается мне от Бога, мне хочется чего-то иного. Я смотрю на те пары, которые иногда приходят на службу, или вот сериалы, я их очень люблю. А они все про любовь. Когда-то раньше, когда я еще была наркоманкой – ну, вы понимаете, – ради дозы я делала всякое, но любви там не было. Я просто хотела, чтобы не свербило внутри. Так вот просыпаешься, а в тебе как будто что-то поворачивается и ломит, и ты ищешь, как бы забыться, как бы найти нечто. Иногда ты просыпаешься не одна, а с другим человеком, мужчиной, он тоже что-то принял, но легкое, не такое, как у меня. Возможно, у него глюки, и тебе тоже хочется поймать это ощущение. Ты прижимаешься к нему и думаешь, что это любовь.
Она перевела дух от такого настойчивого и длинного монолога, потом посмотрела в посерьезневшее лицо Мануэлы и спросила ее:
– Ведь и ты тоже?
Мануэла пожала плечами и решила ответить, тщательно взвешивая слова:
– Нет, я не так. И никогда у меня такого не было, чтобы я хотела улететь мозгами. Я всегда трезвая, как стеклышко. Хотя алкоголь мне немного помогает, ну самую малость.
– Неужели ты не любишь, когда тебя любят?
Казалось, Инес буквально выкрикнула это в лицо Мануэле. Мать Анхелика поморщилась и отвернулась. Она слишком молода, подумала настоятельница, возможно, для нее жизнь в монастыре слишком сурова. Но ей не стоит так рьяно высказывать все, что она думает. Мы же только что спасли ее, а она хочет вернуться к старому.
Но тут Инес мотнула головой и наконец сказала:
– Все можно пережить. Я молюсь Богу, и Иисус как будто смотрит на меня