Короткие, выбеленные за зиму останки стеблей, обрубленных осенней жатвой, дрогнули, и фантомная волна минувшего лета с колышущимися тяжелыми колосьями под грозовым небом прокатилась по полю.
Ветер влетел в прозрачную березовую рощу, заметался среди стволов и через минуту-другую иссяк, рябью скользнув напоследок по стоячей луже. Сугробы вокруг уже осели и округлились старыми грибами. Под затвердевшей коркой нечистого льда снег слоился и таял, таял с упорством самоубийцы. Освобождающаяся земля показала край колеи и вылезший наружу скользкий округлый корень. Дорога, едва угадываемая под снегом, скользила и пересекала рощу наискосок, распадаясь временами на тропинки.
Летом тропинки эти холодили босые ступни и то стелились и торопились вперед, то вдруг мешкали, огибая приземистый пенек, то вовсе пропадали в песке дороги или в высокой траве обочины.
Неожиданно среди деревьев мелькнула девичья фигура, и вот рядом – круглое смеющееся лицо с васильковыми глазами, с легким вьющимся пушком у края волос на хрупкой шее и с обнаженными до плеч загорелыми руками.
– Поля! Полина! – кричу я, и дыхание перехватывает, и ладони предательски увлажняются. Полина, соседская девчонка-подросток, силуэт, мелькнувший в вечернем окне дома за высоким забором, размытая белая тень девичьего тела в сумраке комнаты, быстрые и жадные взгляды при мгновенных встречах, и как выстрелы, два коротких дыхания навстречу «ах-ах!», и – только удаляющаяся фигурка в выцветшем сарафане.
– Полина! – снова кричу, но ее тень раздробилась в колеблющейся ряби солнца и теней, и – лишь тропинка позади и впереди меня.
Я поворачиваюсь к Тебе, и мы какое-то время идем молча. Я чувствую запах твоих волос, твоей кожи, – запах молока, запах младенчества. Истома после нашей близости наполняет меня легкостью и пустотой. Я скольжу взглядом по тебе, замечая изгиб шеи, поворот головы, россыпь веснушек на твоей груди, и снова, как сегодня утром, желание заливает меня жаркой волной.
На краю рощи появляется женщина, идущая нам навстречу. Я не вижу ее лица, лишь силуэт в льющемся сверху потоке света. Острые плечи, стремительный шаг, копна тяжелых волос цвета старого золота и белизна зубов улыбающегося рта. И снова, как выстрелы, два коротких дыхания навстречу друг другу: «ах-ах!»
– Мама… – шепчу я, – мама! – кричу вослед исчезающему силуэту. Женщина, выходя из рощи, оборачивается, и свет, падающий сверху гигантским веером, вплетаясь, растворяет ее черты, оставляя только свет.
Я снова поворачиваюсь к Тебе, и мы идем молча. Ты держишь мою детскую ладонь, я еле поспеваю за твоим шагом, быстро перебирая босыми ногами и перепрыгивая через вылезшие поперек тропинки корни деревьев. Мы спешим. Налетевший ветер колыхнул уходящее за горизонт море колосьев, и оно зашевелилось, тяжело ворочая темно-зеленый вал, выворачивая под нависшее грозовое небо белесую изнанку…»
– Вздор! Все вздор! – я с досадой