Внезапный порыв увлёк Гайдука прочь от шеренги, к краю плаца. Запарка тенью последовал за ним.
– Здорово, ребята! – загремел полковничий голос. – Спрятаться хотите? А кто служить будет? Может, я один?
Шеренга, слушая, стояла из последних сил.
– Отставить зевать! – гаркнул Гайдук.
Эхо взлетело над плацем. Полковник замер, прислушиваясь. Наверное, вот так же в давние времена предок вояки, настоящий дикий гайдук, брал быка за рога, искушая мирных селян одичать с ним в дремучих лесах – угрозой помещичьему господскому произволу. Война, не жалея себя – до победного конца. Однако истекал XX-й век. Эхо стихло. На плацу царило полное равнодушие.
Гайдук утёрся ладонью.
– Вы, двое там, с конца ряда, – палец полковника замер строгой указкой. – Вам, вам говорю, щёголи волосатые! Я предупрежал о длине волос. Напрасно вы не прислушались. Завтра будете бриты оба до голой макушки.
– Ха-ха-ха! – раздалось из шеренги.
Полковник хищно улыбнулся.
– Вот именно – ха-ха! Перевод дословный.
Он посмотрел на часы.
– Однако уже закат. Жаль, время вышло. Хотелось бы пожелать спокойной ночи, – зыркнул он недобрым взглядом, – но здесь я вам, ребята, никаких гарантий дать не могу. Капитан, командуйте отбой.
В казарме курс был поделён на несколько взводов. Каждый из них обзавёлся местным армейским командиром. Взвод Степана принял лейтенант Фатуйма. Молодой, розовощёкий и несуразный. Ряженый. Объявись Фатуйма в лихой час близ тёмной подворотни – и лучшей приманки для злого промысла было бы не сыскать. Однако сейчас время, место и субординация охраняли Фатуйму. Более того, делали его командиром. Поэтому, скрепя сердце, приходилось подчиняться. Впереди была первая ночь в казарме. Фатуйма знал как скоротать её с удобствами.
В опустевшей казарме их было трое. Оставленные в первый наряд на кухню, они лежали на койках, ожидая начала смены.
– Я засыпал и просыпался частями, по отдельности. Потом упало одеяло. Я – за ним. Едва успел закрыть глаза, забыться – и тут этот крик: «подъём»! Какая пытка – это утро!
Вова Налимов, рыхлый и упитанный, живое воплощение здорового мальчишечьего самолюбия, с оскорблённым видом вертел сапог в руках.
– Мужайся! – подбодрил его Степан. – Ты в армии. Впереди ещё 30 подъёмов.
– И железная строевая вертикаль днём, – добавил вылитый азиат Сергей Ким.
– Не трави душу, Ким, – бросил сапог на пол Вова, – она у меня ранимая.
– Опять раздвоишься, Налимыч? – спросил Степан, с интересом смотря на товарища.
– Похоже, деваться некуда, – вздохнул Налимыч. – Придётся.
– Ой, только не это! – замахал руками Ким. – Ты смоешься, а нам с твоей мумией жить? Мамочки, как вспомню, так мороз по коже. Такой урод!
– Я за себя в таком состоянии не отвечаю, – пожал плечами