Айрин вышла за Стива и перестала быть убежденной пацифисткой, а вот Сара собиралась пойти с отцом. Дело решил Джим, отказавшись взять ее, – даже Би-би-си клеймила участников антивоенных митингов, называя их опасными пособниками коммунистов, и если сам он уже вышел на пенсию, то Сара могла потерять работу. Поэтому ее там не было; из новостей она узнала, что демонстрация вылилась в разгул анархии. Позже отец рассказал, что произошло на самом деле. Тысячи митингующих мирно сидели под колонной Нельсона: Бертран Рассел, Вера Бриттен и А. Дж. П. Тейлор, сотни клириков, лондонские докеры, домохозяйки, безработные и пэры Англии. Власти окружили площадь броневиками, потом послали полицейских с дубинками. Многие из активистов угодили в исправительную колонию на острове Мэн, получив десятилетний срок, а кое-кого, по слухам, передали немцам и увезли на остров Уайт. Дальнейшие демонстрации были запрещены на основании старых ограничительных установлений, оставшихся в силе после 1940 года. Ллойд Джордж говорил о необходимости твердой рукой искоренить подрывную деятельность. Некоторые видные пацифисты, такие как Вера Бриттен и Феннер Брокуэй, объявили на острове Мэн голодовку – и умерли; власти не вмешивались. В конце концов, заявил Ллойд Джордж, это их выбор. Как сообщали старые друзья Джима, были и другие демонстрации, поменьше, но они замалчивались и безжалостно разгонялись. Джим сказал, что уже стар для участия в незаконных акциях, посоветовав Саре затаиться и ждать лучших времен. Когда Сара начала встречаться с Дэвидом, он разделял это мнение. Однако положение постоянно ухудшалось: люди ворчали и жаловались, но сделать уже ничего не могли.
Стоя в холле, Сара размышляла, рассказывать ли Дэвиду о случившемся, – он задерживался, и она не знала, действительно ли муж работает допоздна. Войдя в гостиную, она замерла, обхватив себя руками. Потом вздохнула. Было так легко забыть о том, что делалось вокруг; пожалуй, даже хорошо, что она столкнулась с этим лицом к лицу. Она затопила камин – домработница уже сложила дрова, – затем вернулась в холл и посмотрела на слезшие обои. На столе стояла большая расписная ваза эпохи Регентства, украшенная яркими цветами. То была одна из самых ценных вещей, принадлежавших матери Дэвида. Его отец, уезжая в Новую Зеландию, оставил вазу сыну. Саре вспомнился другой вечер, вечность назад. Чарли, уже научившийся ползать, добрался до стола и медленно, но верно ухватился за его край в попытке встать. Ваза покачнулась. Дэвид бросился к сыну широкими, тихими шагами, чтобы не испугать его, подхватил под руки и оттащил в сторону. Малыш обернулся и воззрился на папу с таким удивлением, что родители расхохотались, и Чарли тоже. Дэвид поднял сына над головой. «Нужно убрать бабушкину вазу, не то озорник Чарли до нее доберется». Вазу спрятали в буфет, но после смерти Чарли Дэвид решил вернуть ее на место. «Она всегда стояла в холле у нас дома».
Сара посмотрела на вазу. Потом согнулась и разрыдалась от бессилия.
Дэвид пришел домой в восемь. К тому времени Сара взяла себя в руки и приготовила ужин. Она вязала свитер
