– Кристя, что это сейчас было? – шепчет тетя Нина.
– Не знаю. Не понимаю, – пожимаю плечами я. – Мама словно… пришла в себя.
– Может, выздоровела?
– Эх, если бы!
Я поверить не могу в своё счастье. Неужели мои мучения закончились? После смерти отца ни минуты не было спокойной. И вдруг…
– Я боюсь, – всхлипываю от потрясения. – А если это новая стадия? Ещё более страшная?
– Не плачь, моя девочка, не плачь, – тетя Нина прижимает меня к большой груди. – Иди домой, глядишь, этот красавчик радость принесёт в вашу семью.
– Да вы что? Этот мерзавец?
– Беги уже.
Соседка подталкивает меня в спину. Я поднимаюсь на свой этаж. Стою минуту в коридоре, прислушиваясь к звукам. А дома все спокойно, только Киллер недовольно ворчит в вольере, куда его засунула мама в качестве наказания, да слышатся тихие голоса.
Эта минута помогает прийти в себя и выработать линию поведения. Зря я погорячилась в коридоре. При маме нельзя не только показывать свою ненависть к мажору, но и подавать виду, что мы знакомы.
Раздеваюсь, отношу сумки, брошенные у порога, в кухню и, вздохнув, иду в папин кабинет, откуда доносятся голоса.
Это ещё один поразительный момент небывалой ночи. Год кабинет был заперт на ключ. Мама, как тигрица, бросалась к нему и закрывала телом вход, даже если я просто хотела зайти и вытереть пыль.
У распахнутой двери останавливаюсь, боюсь войти, зато наваливаются воспоминания. С какой любовью папа обставлял эту комнату! Здесь все напоминает о нем. Горло сжимает спазм. Кажется, ещё недавно мы были так счастливы!
Делаю шаг в кабинет, и сразу бьет в нос спертый воздух пыльного помещения и волнующий микс из запахов. Пахнет кожей, которой обтянуты диван и кресла, алкоголем и йодом, мужским парфюмом и сладкими мамиными духами.
Лучше не думать о грустном, лучше не думать!
В кабинете, освещенном только настольной лампой, царит полумрак. В кресле у стола сидит мажор, наклонив голову, а мама колдует над его головой.
– Закончили? – спрашиваю я. – Гостю пора домой, я устала.
– Кристина, дочка, разве так можно? – всплескивает руками мама и роняет на пол пластину лейкопластыря.
Она наклоняется, чтобы его поднять, но то же самое делает и мажор, глухой стук лбами кажется слишком громким в тишине квартиры.
– Ох! – трёт больное место мажор. – Что-то у меня сегодня травматизм повышенный.
При этих словах он выразительно смотрит на меня.
– Ещё бы! – фыркаю под нос.
– Кристина!
– Мама, может, ты его ещё чаем угостишь и спать уложишь? – не выдерживаю благостной атмосферы я.
– А я бы чайку выпил, – усмехается мажор. – И домой ехать уже поздно.
– Спятил совсем, господин? – скриплю зубами беззвучно.
Он выразительно поднимает брови: развлекается сволочуга!
– Можно