Мужчины видели приближавшихся женщин – маленькие фигурки, ярко освещенные лучами предзакатного солнца. На обеих были светлые летние одежды веселой расцветки. Урсула надела оранжевый вязаный жакет, Гудрун – бледно-желтый. На Урсуле были чулки канареечного цвета, на Гудрун – ярко-розовые. Фигурки женщин словно плыли, сверкая, по широкому простору переезда; белый, оранжевый, желтый и розовый цвета переливались в жарком воздухе, насыщенном угольной пылью.
Мужчины стояли неподвижно на жаре, наблюдая за женщинами. У того, что постарше, энергичного коротышки, было жесткое лицо, его собеседнику, молодому рабочему, было около двадцати трех лет. Они молча смотрели на приближавшихся сестер. Те подошли ближе, потом поравнялись с мужчинами и затем стали удаляться по той же пыльной дороге, по одну сторону которой стояли дома, а по другую – росла молодая, но уже запыленная пшеница.
Мужчина постарше, тот, что с бакенбардами, сказал похотливо молодому:
– А она ничего. Как думаешь, за сколько согласится?
– Ты про какую? – охотно отозвался молодой, посмеиваясь.
– Про ту, что в красных чулках. Что скажешь? Я отдал бы недельное жалованье за пять минут с ней – правда, всего за пять минут!
Молодой человек снова рассмеялся.
– Представляю, что скажет твоя женушка, – сказал он.
Гудрун повернулась и посмотрела на мужчин. Эти люди, которые стояли рядом с кучей серой гальки и пялились на нее, были ужасно убоги. Особенно противен был коротышка с бакенбардами.
– А ты девчонка что надо, – сказал коротышка как бы в пространство.
– Ты правда считаешь, что это стоит недельного жалованья? – не верил молодой.
– Считаю? Да я прямо сейчас выложил бы денежки…
Молодой парень оценивающе посмотрел вслед Гудрун и Урсуле, как бы прикидывая, можно ли пожертвовать ради одной из них недельным жалованьем, потом недоверчиво покачал головой.
– Да нет, – сказал он. – Думаю, дело того не стоит.
– Это ты зря, – возразил пожилой. – Клянусь Богом, я бы согласился.
И он возобновил работу лопатой.
Девушки шли теперь между домами из темного кирпича, с крышами из шифера. Насыщенный золотой цвет близкого заката сказочно раскрасил шахтерский поселок; уродство, побежденное красотой, действовало одурманивающе. Особенно колоритно роскошный свет преобразил черные от угольной пыли дороги; сияющий конец дня сотворил волшебство с мерзостью запустения.
– Это место наделено отталкивающей красотой, – сказала Гудрун, явно сопротивляясь этому очарованию. – Ты ощущаешь ту же густую жаркую прелесть, что и я? Она дурманит меня.
Сестры шли по району шахтерских застроек. Кое-где на задних дворах можно было видеть шахтеров, которые