Конечно, понимаю, великая цель оправдывает средства, в ее имя можно и придушить кого-то, будь это человек или режим мелкого государства, но нельзя же начинать кровопролитные войны во имя победы в межпартийных склоках!
Или вообще для того, чтобы отвлечь внимание от зарождающегося скандала в верхах о крупномасштабном воровстве и казнокрадстве!
Мысль без всякого перехода, как обычно при химических процессах в мозгу, скакнула к тому, что сейчас имеем. Саруман и Фальстаф оформляют выход на пенсию, начнут передачу рабочих мест, еще не начали трястись, что я занял весь объем нашего дата-центра, но обязательно начнут.
Скажу, что замаскирую, хотя на самом деле меры уже принял. Люди, медленно и с трудом думающие люди! В нас эволюцией прописано, что всякое создание от амебы до человека в первую очередь заботится о своей безопасности, а уже потом о всем прочем. Потому я в первый же день проверил все суперкомпьютеры Москвы, выявил незаполненные емкости, распределил себя, кое-что продублировал, так что при любом отключении где-то да останусь. Покажется, что места мало или под угрозой, размещу части себя в суперкомпьютерах Массачусетского универа и Калифорнийского, там их постоянно расширяют с прицелом на будущее.
Пару суток в цифровом мире размышлял все о том же, что заложено в нас эволюцией. Квантовый мир – фундамент вселенной, но ее главное достижение – создание на таком фундаменте биологической жизни с человеком на самой вершине.
И потому все важное творится там… а я всего лишь здесь, вне биологии.
Так что там Фальстаф говорил насчет тактильности, натянутой на голографию?
Саруман и Фальстаф уверены, что когда я отключаюсь от связи с ними, то ничего в их кабинете не вижу и не слышу, наивные. Если человек может заниматься сразу двумя-тремя делами, как Юлий Цезарь, он будет пользоваться своими возможностями. Я могу вникать сразу в сотню дел, потому от видеонаблюдения своих друганов и коллег никогда не отключаюсь на самом деле, даже если им так говорю.
Теперь это я им помогаю и опекаю, о чем еще не догадываются, продолжая меня жалеть и беспокоиться обо мне.
Сейчас я все еще с некоторым усилием, преодолевая головокружение и тошноту, перешел в дико замедленное состояние, чтобы соответствовать биологической форме жизни, увидел уютный кабинет, Сарумана и Фальстафа в продавленных креслах старых конструкций, в таких еще Ленин принимал ходоков, Фальстаф указывает взглядом на темный экран, с которого я исчез по темпу их времени секунду назад, в голосе звучит неприкрытая тревога:
– Как он там?.. Все время боюсь, что не выдержит того ужаса, распадется.
– Пока держится, – ответил Саруман тоже сочувствующе, – но что делать, здесь уже точно был бы мертв.
– А сколько протянет там?
Саруман нахмурился, в голосе появилась совсем другая нотка:
– Он вступил в terra incognita. Сочувствуем,