Примостившись у старого дуба, я оглядел кресты и могильные плиты. Ставшая почти родной обитель Аида всегда манила в холодные объятия. Только здесь я оставался в безмолвии, оттеняемом биением моего сердца. Одного живого среди тысяч затихших.
Потрёпанный томик и лучи октябрьского солнца дарили мне желанное спокойствие. Но столь призрачное и хрупкое, что и страницы этой книги, готовые рассыпаться в любую секунду.
Скользя глазами по строчкам, я случайно наткнулся на карандашную надпись. Кажется, на латыни. Аккурат возле штампа.
– Готов спорить, что в том году её не было, – прошептал я, не замечая шелеста знакомых шагов, – и что за вандалы портят книги, к тому же, казённые?
– Снова монологи на трансцендентные темы? – голос Макса бесцеремонно выдернул меня в опостылевшую реальность.
– Ты даже не запнулся. Где нахватался таких слов?
– Вчера прочёл.
– Да ладно, ты умеешь читать? – насмешливо бросил я.
– Ой, Каспер, иди к чёрту.
"Считай, я уже у него", – мелькнуло в голове.
Макс выудил из кармана пачку с парящим орлом и закурил, прожигая меня колючей зеленью глаз. Я же самодовольно усмехнулся. Выводить его из себя было делом чести.
Но, видимо, приятель решил не оставаться в долгу и выдохнул клубок едкого дыма прямо мне в лицо. Я поморщился, изо всех сил сдерживая кашель.
Не выносил, когда так поступают. Однако для него делал исключение. Он был сплошным исключением.
– Походу, это верх романтики – читать на кладбище русскую классику, – парень глянул на листы, покрытые ржавчиной времени, – чё на этот раз?
Я молча показал ему корешок книги.
– Серьезно, Кас? И тебе не в падлу дважды перечитывать эту дичь?
– Трижды, – поправил я, вновь обретая голос.
– Ох, извини. Не оценил уровень твоей долбанутости, – Макс растянул губы в манере Чеширского кота, а я презрительно фыркнул.
Факт того, что разговоры о высоком не для него, был так же очевиден, как и то, что Фрида задушила платком младенца. Правда, выбирать не приходилось. Либо он, либо мёртвые.
– Наверное, для тебя это станет открытием, но есть люди, способные осилить что-то посерьёзнее плейбоя, – я наблюдал, как его улыбка медленно тает, – хотя ты здесь ни при чём. Виной всему твоя узколобость. Если бы не она, ты смог бы по достоинству оценить данное произведение.
С минуту приятель молча сканировал меня взглядом, а потом изрек:
– Я не такой, как ты.
"И слава Богу"! – подумал я.
– Но я пытался, – пробубнил Макс.
– В смысле?
– Пытался его прочесть. Но оставил эту затею после седьмого доказательства.
– Доказательства Дьявола?
– Его самого.
– Тогда ты многое потерял.
– Маловероятно, – возразил парень, спиной опираясь о сухое дерево.
Я промолчал, не желая вступать в очередную словесную перепалку. Как там говорил Сократ? В споре рождается истина? Так вот наши споры порождали взаимное желание друг друга прикончить, причём как можно скорее.
– Тебе не кажется странным? – задумчиво произнёс друг.
– Что?
– Подросток все свободное время ошивается на кладбище…
Я невольно поморщился от слова "подросток", слишком давно ощущая себя зрелой личностью, лишённой всякого налёта ребячества.
– Тут особая энергетика.
– Ну да, энергетика смерти.
– Именно, Максимус. А мёртвые умеют слушать, умеют хранить секреты. Они никогда не осудят, – откровенно поведал я, – у каждого свой фетиш. И, по сути, мы все здесь безумны.
– Не стоит обобщать, Кас, я всё ещё в своём уме.
– А ты уверен? Будь это так, тебя бы здесь не было.
– Опять говоришь загадками? – в оливковых глазах вспыхнул интерес.
– Такая у меня работа.
– В любом случае, милый Каспер, придётся вернуться в социум. Не то вконец одичаешь, – парень сделал глубокую затяжку, смакуя вкус табака, а я мечтательно выдал:
– Я предпочёл бы стать отшельником. Хотя ты прав, пора возвращаться.
Стрелки часов неумолимо тикали, приближаясь к полдевятому. Я встал, отряхивая брюки, и, нашарив в кармане "Орбит", протянул Максу:
– Классуха снова будет орать.
– Да и хрен с ней, – отмахнулся приятель, сделав последнюю тягу, а затем кинул в рот сразу две подушечки.
– Ладно, Каспер, го. Как раз ко второму успеем, – он втоптал в землю бычок, и мы двинулись к центральному входу.
Осень была на удивление сухой и мягкой, будто вознамерилась проявить несвойственную ей ласку. Словно дарила под конец зыбкую надежду миру и его обитателям. Вроде палача, дающего Га-Ноцри напиться, прежде чем его заколоть.
Серое