Ла Сорелли была в ярости – она не смогла закончить свою речь; мсье Дебьен и мсье Полиньи поцеловали ее, поблагодарили и ретировались почти так же быстро, как сам Призрак. Никто не удивился этому, ведь все знали, что уходящие директора должны пройти ту же церемонию еще и на верхнем этаже, в певческом фойе, а затем, наконец, состоится прощальный прием в кругу близких друзей в большом вестибюле возле директорского кабинета, где их ждет настоящий ужин.
Именно там они и встретились с новыми директорами, мсье Арманом Моншармином и мсье Фирмином Ришаром. Они едва знали друг друга, но тут же обменялись восторженными комплиментами и заверениями в дружбе; так что те из гостей, кто боялся, что вечер будет испорчен, сразу же расплылись в улыбках. Ужин оказался почти веселым. А когда представилась возможность произнести несколько тостов, правительственный комиссар проявил особую сноровку, ловко соединив славу прошлого с успехами правительства в будущем. Вскоре среди собравшихся воцарилось величайшее радушие.
Передача административных полномочий состоялась накануне, в менее официальной обстановке. Последние оставшиеся вопросы были улажены при посредничестве правительственного комиссара. С обеих сторон было проявлено большое желание достичь взаимопонимания. Поэтому неудивительно, что в этот памятный вечер присутствующих радовали улыбающиеся лица всех четырех директоров.
Дебьен и Полиньи уже передали Арману Моншармину и Фирмину Ришару два крошечных универсальных ключа, которые открывали все двери – а это несколько тысяч дверей! – Национальной академии музыки. Наступил момент, когда эти маленькие ключи, предмет всеобщего любопытства, перешли из рук прежних владельцев в руки новых. Но тут внимание некоторых гостей привлекла странная, бледная фантастическая фигура с глубоко запавшими глазами, сидевшая в конце стола. Тот самый незнакомец, который уже появлялся ранее в танцевальном фойе и на которого маленькая Жамме указала, воскликнув: «Призрак Оперы!»
Он был здесь и вел себя как любой из посетителей – разве что не ел и не пил.
Те, кто начинал смотреть на него с улыбкой, в конце концов отводили взгляды, настолько мрачные мысли навевал его вид. Никто не стал снова отпускать шутки в его адрес, никто не воскликнул: «Вот Призрак Оперы!»
Он сам не произнес ни слова, и сидевшие рядом не могли бы сказать, в какое именно время он появился здесь, но каждый подумал, что, если бы мертвые иногда и возвращались, чтобы сесть за стол живых, они не могли бы иметь более жуткого лица. При этом друзья Фирмина Ришара и Армана Моншармина полагали, что странный гость был близким приятелем Дебьена и Полиньи, в то время как друзья Дебьена и Полиньи считали, что он хороший знакомый Ришара и Моншармина. Таким образом, никто не требовал объяснений, не отпускал дурных шуток