Дит на это усмехнулся:
– Так кто ж их знает, хорошего маркетолога найти сложнее, чем мавку. А что за шоу?
– «Семь грехов света», как-то так, кажется.
Словно я стояла в светлой комнате, и разом выключили весь свет. Это название внушало трепет и ужас, больший, пожалуй, я испытывала, только когда слышала имя владельца театра. Нику Альбеску.
Ладони моментально вспотели, я закусила до боли губы.
– Кажется, и я что-то слышал, – задумался Дитрих. – По радио крутили рекламу.
– Вот. – Платон обезоруживающе улыбнулся. – Может, ты сходишь? Одно из представлений как раз дают завтра вечером. Возьми с собой Таю, развеетесь там. А сам посмотри на артистов, ну… своим взглядом. Вдруг заметишь что-то необычное. Все-таки зачем-то Серп упоминал о нем в своих записях… Потом мне расскажешь?
– Если для тебя это важно…
Во рту стало солоно, кажется, все-таки прокусила губу.
– Я тут на стены от скуки лезу, Дит. А мне даже напиться нельзя, – он добавил в голос язвительности. – Доктор не разрешает. Ну или… – он пытливо прищурился, – можешь тайком принести мне мои старые дневники, если бы только мне разрешили встретиться с моим помощником из лаборатории…
– Парень под наблюдением, Платон, не подставляй вас обоих.
– Да знаю я, знаю, – картинно вздохнул страдалец.
Полотенце, кое-как закрепленное на бедрах, почти съехало в сторону, но Платона, кажется, это ничуть не смущало.
Они проговорили еще минут пятнадцать, пошутили о чем-то своем, и Дитрих ушел, кажется, вполне успокоенный. Платон еще какое-то время смотрел в сторону двери, затем встал, подошел к окну, видимо, проверяя, уехал ли брат.
Полотенце окончательно сползло с него, открывая обнаженную заднюю часть, я резко отодвинулась от стекла.
«Он в любом случае будет считать, что ты пялилась».
Платон поправил полотенце и, вздохнув, подошел к камину.
– Вылезай, – сказал строгим учительским тоном, дернув за рычаг.
Проход открылся, выпуская меня наружу.
– Как ты догадался, что я внутри? – Я вышла и смущенно опустила взор, чтобы немного скрыть неловкость момента.
Надо сказать, что Платон был хорош. Рельефное тело, выступающие бугрящиеся мышцы. Каждая вена выписана будто синими чернилами по коже. Их можно обвести пальцем, прочертить словно дороги по карте. Не огромный, не гора мышц – но сложен хорошо. Он высох после джакузи, но волосы, всё ещё влажные, вились на кончиках. Если бы не это чертово полотенце, так и норовящее открыть чуть больше, чем требовалось, я бы даже засмотрелась на него. Просто так, безо всякого тайного умысла. Если человек – или орк – красив, то это сложно не отметить. Этим сложно не любоваться.
– Я предположил, что ты поступишь как умная девочка, – пожал плечами Платон; я так и не поняла, знал он или просто ткнул наугад. – Кстати, на