Пока хозяин отдыхал, я бродила по огромному пустому дому, впитывая в себя все переходы, запоминая расположение комнат. Ещё утром я бегло обошла особняк и сделала мысленные пометки по основным точкам, а сейчас абсолютно бесцеремонно заглядывала во все без исключения комнаты – ну а что, Платон сам разрешил.
Когда я была маленькой, мы с мамой жили в маленьком покосившемся домике. Небольшая «зала», маленькая спальня, всё пространство которой занимали две кровати, и узкая кухня за печкой.
В итоге домой приходили только спать, а детство прошло на улице.
Каким может быть детство в этом огромном доме – не могла себе даже представить.
Я свернула в одну из галерей, а из нее оказалась в огромном зале, стена которого была зеркальной. Словно балетная комната. Ну или с той стороны тоже есть тайник.
«Так и параноиком стать недолго», – фыркнула я, усилием воли заставляя себя оторваться от собственного отражения.
Передышка в доме Платона явно пошла мне на пользу. Я выспалась, помылась, наелась и, даже несмотря на то, что чары на мне не изменились, всё равно собственный вид в зеркале нравится куда больше, чем до этого.
А потом я заметила рояль. Крышка его была откинута. Черные и белые клавиши блестели на фоне темной деревянной поверхности.
Словно завороженная подошла, протянула руку, нажимая клавишу. Фа-диез. Инструмент звучал идеально. Закрыв глаза, медленно опустила пальцы, взяла ноты аккорда. Музыка отразилась от стен зала, от зеркал, от стекол в арочных окнах.
Я начала с ля мажор, обернутой в мистическую атмосферу. Даже не думала о том, что собираюсь играть. Перешла к аккордам с глубоким звучанием – основные ноты ми-бемоль мажор, до-бемоль мажор и фа минор. Они образовывали мрачное гармоническое полотно, погружая в таинственный мир, полный тревоги и надежды.
У каждого инструмента своя душа. И иногда мне кажется, что я чувствую ее, когда играю на нем. У Нику мне приходилось играть на разных – какие-то принадлежали ему, какие-то его жертвам. Некоторые из них были рады поделиться со мной своей печалью, некоторые – не принимали, фальшивили сколько не настраивай, и тогда Нику злился…
Нежная мелодия и мощные аккорды – я растворялась в них, изливая свою горечь потери и одиночество.
У рояля в доме Платона тоже есть душа. Она тоскует по своей хозяйке, но почему-то очень рада при этом, что хозяйка сейчас не здесь.
Или я все это надумала?
А пальцы летали по клавишам, создавая мелодию о том, что находится между миром живых и умерших, навеянную, кажется, самим этим домом.
Нику нравилось смотреть, как я играю. Он говорил, что «Пляска смерти» Сен Сана улучшает его аппетит, а "День гнева" Верди – успокаивает. Именно это в какой-то момент и сохранило мне жизнь.
Впрочем, этот же талант и привел меня однажды к Нику. Он восхитился моей игрой, просил не уходить, поиграть ещё и ещё. Он был ласков… поначалу. Я думала, что смогу