О задачах покорения непосредственно восточного побережья Черного моря А. А. Вельяминов писал: «Опыт показал, что военные суда наши, крейсирующие около восточных берегов Черного моря, не могут с желаемым успехом ловить турецкие купеческие лодки, приходящие для торга с горцами, коим доставляют жизненные потребности и другого рода товары, а от них берут пленных, которых потом продают в разных местах Турецкой империи с большою выгодою»[144].
И далее продолжал: «Лодки сии ходят большей частью около берегов и имеют верное пристанище в устьях рек, впадающих в Черное море. Наши суда по величине не могут так близко держаться берега, а вход в устья рек совершенно для них невозможен. Единственное средство решительно возбранять доступ сим лодкам к черкесам состоит в том, чтобы построить укрепления при устьях рек, впадающих в Черное море, между Кубанью и Рионом»[145].
Князь Бекович-Черкасский, имевший этнические корни в адыгской среде, считал, что наилучшим выходом было бы только применение оружия, которое может заставить кавказские народы сдаться, в частности тех, кто живет за Кубанью и известны своей дерзостью и антипатией к России.
Однако одних «блистательных» побед будет недостаточно. Он призывал организовать для закубанцев жесткую экономическую блокаду, так как «занятие войсками всех тех пунктов, кои заключают в себе главные способы существования закубанских народов», подтолкнут последних к покорности[146].
Император склонился к последней рекомендации. Военный министр граф А. И. Чернышев, разъясняя тогдашнюю позицию императора, заявлял: «Предначертанный Г. И. план общего усмирения Кавказских племен, основанный на той главной мысли, что оно возможно только посредством постепенного овладения всеми, или большею частью способов, какие теперь имеют горцы к своему существованию, дабы, стеснить их чрез то в общественном и частном их быте до возможной степени, вынудить их к безусловной покорности воле правительства. Единственным средством к достижению этой двоякой цели признана, как то иначе и быть не могло, сила оружия»[147].
При этом подчеркивалось, что «всякая мысль об экспедициях и частных воинских поисках» неприемлемы, так как «опыты предшествовавших