Выйдя из лабиринта, он понял всё, что выразить невозможно. Он взглянул на мир новым взором, смеясь в лицо абсурдному миру. Самые печальные существа смеются громче всех. Он смеялся в свиноподобные рыла великих бизнесменов, смеялся в глаза политологам и экономистам, хозяевам модных домов, учёным, производящим отраву и разрабатывающим методику бесконечного потребления. Он смеялся в лицо всем живым и с грустью смотрел на умерших. В глазах многих он видел смерть – им он не посмел улыбнуться, но лишь кивком дал понять, что ему открыта та же печаль. В одно мгновение он понял, что всё это лишено какого-либо смысла, а смысл, придаваемый миру его родом, столь абсурден, смешон и жалок, что ассоциировать себя со своим биологическим видом не было никакого желания. В конце концов он нажал на большую красную кнопку, и мир, который он когда-то знал, утонул в огне и пепле. Это было милосердие высшего рода. Он не стал думать о добре и зле, но подумал о высшем понимании Совести и Милосердия, познав, что всё оно стоит куда выше того уровня, который может воспроизвести в своей голове живой индивид. Отголоски этих истин доносят простую логику: всё, что любишь, – уничтожь, ведь это единственно верное милосердие. Он понял, что не нужно внушать больному любовь к самому себе, но лучше подарить ему избавление от этой возни в грязи, где все ему врут, где он никто и никогда не будет хоть кем-либо. Всегда и везде смешок будет следовать за ним, и даже самые близкие в глубине душе будут признавать его ущербность. Весь мир, вся цивилизация – это выродок жизни, неабортированный плод уродца, оживший выкидыш. Столько пластических операций, аппаратов Илизарова, костылей, хирургии, таблеток, ИВЛ, рентгенов, психотерапии, тренингов по личностному росту, чтобы в конце концов никому не нужный в этом холодном мирке уродец любил самого себя, не догадываясь, что его существование – это одна большая шутка. Человек – форма живого. Живое – очень подлое, очень жестокое и коварное. Издеваться над всем, что оно видит, – вот его форма. «Делаю – значит существую». Насилие физическое заменилось насилием моральным, самым изощрённым, подлым способом.
Для всех нас было бы лучше, если бы в мире не было борьбы истины против лжи, но была бы лишь милосердная тишина. Можно вечно доказывать себе, что жизнь стоит труда быть прожитой; что имей человек бессмертие, может быть, всё было бы иначе. Можно. Но мы понимаем, что в конце концов смерть – это милосердное избавление. Смерть – это наша добрая мама, забирающая нас домой после неудачного дня в школе. Она обнимет, прижмёт к груди, взъерошит волосы и горячо поцелует в лоб. Добрее смерти у вас никого не будет. Жизнь – это злой насильник, абьюзер, поджидающий нас за у