– Вы знаете, что придет утро, настанет новый день – а с ним и новая жизнь. Также и смерть – она придет в свой час, и когда он настанет и Азраил придет за моей душой, чтобы отвести ее к Всевышнему, я буду рад приветствовать его, – продолжал Синан, – я, повелитель, боюсь другого.
– Чего же?
– Я боюсь за нее, – он обвел рукой притихшее пространство мечети, – она слишком большая и в то же время такая хрупкая. Мой самый большой и самый ранимый ребенок.
Сулейман непонимающе посмотрел на архитектора.
– Ей ведь придется жить много после нас, повелитель, – он вздохнул, – а вы знаете, как часты землетрясения. Они могут повредить ее, и хоть я надеюсь, что потомки будут бережно чинить разрушения, у мечети есть слабые места, и хорошо было бы как-то передать тем, кто придет после нас информацию о них и что делать, если вдруг потребуется реставрация… Вот, например, опорный камень – только я знаю, как заменить его в случае повреждения, не станет меня – не станет и этого знания, а без камня век мечети будет недолог. Можно оставить записи, но пожар, частый гость Стамбула, может уничтожить мой архив быстрее, чем землетрясение – мечеть. И хоть на все воля Аллаха, я бы не хотел, чтобы землетрясения убили мое самое большое и самое любимое творение. Поэтому я оставляю свои записки прямо здесь, в мечети, отдаю их камням. Если будут разрушения – живущие после меня найдут записки, и, да будет на то воля Всевышнего, спасут здание. Вы создали великую империю, и ваше имя останется в памяти людей на века, а я буду жить в сердцах людей только пока живут мои каменные дети. Конечно, мечеть призвана славить вас, повелитель, но вместе с вами шанс на бессмертие есть и у меня, вашего слуги. Покуда мечети будут жить – люди будут помнить о нас.
Посреди пустой недостроенной мечети стояли два старика.
Темнота ночи стирает условности – не было больше архитектора и повелителя, просто два старых человека, и оба они понимали, что их время на исходе.
Свет догорающей свечи выхватывал из темноты, куда скоро предстоит отправиться им обоим, мощную на вид опорную колонну.
И султану подумалось, что даже она, его Сулеймание, оказывается, хрупка перед Вечностью – что уж говорить о человеческой жизни.
Вернувшись во дворец, султан Сулейман Великолепный впервые за несколько недель крепко уснул. Его более не пугала Вечность – пусть. Он уйдет, но – останется. В своих стихах, в своих законах и военных победах, в указах и мечетях, что строил для него великий Синан.
Значит, жизнь прожита не зря, имя его не будет забыто.
Он всего лишь станет частью той Вечности, что так пугала его еще вчера.
PS. В 1950-х годах во время реставрации мечети Сулеймание рабочие обнаружили записку. Она была написана на староосманском языке, и после перевода на современный турецкий архитекторы поняли, что это послание самого Синана, подписанное и датированное