Отчего ему так легко разговаривать с Агнес? Оттого, что она девочка? На любой его вопрос она отвечает охотно и мягко, ничего не утаивая. Агнес – его двоюродная сестра, стало быть, влюбиться друг в дружку и пожениться они не могут. И в каком-то смысле это хорошо: он волен просто дружить с ней, раскрывать перед ней сердце. Но что, если он все-таки любит ее? Это и есть любовь – ненатужная щедрость, чувство, что тебя наконец-то поняли, ненужность притворства?
Стригали работают весь день и весь следующий, едва прерываясь на то, чтобы поесть, состязаясь друг с другом в быстроте. К вечеру второго дня работа оказывается выполненной, каждая овца фермы остриженной. Дядя Сон выносит из дома брезентовый мешок с бумажными деньгами и монетами и платит каждому стригалю в зависимости от числа предъявляемых им бобов. За этим следует еще один костер и еще одно пиршество. А на следующее утро стригали покидают ферму, и она возвращается к прежней неторопливой жизни.
Шерсти набралось столько, что кипы ее переполняют сарай. Дядя Сон обходит их с трафаретом и штемпельной подушечкой, проставляя на каждой свое имя, название фермы, сорт шерсти. Еще через день появляются огромные грузовики (как они перебрались через песчаное русло Бушменской реки, в котором даже легкие машины и те увязают?), кипы укладывают в них, и грузовики уезжают.
Это повторяется каждый год: приключение, волнение. И так всегда и будет: нет причин, по которым этому мог бы прийти конец, – существовали бы сами годы.
Секретное и священное слово, которое связывает его с фермой, таково: «принадлежать». Когда он выходит в вельд один, то позволяет себе негромко сказать: «Я пришел с фермы». Во что он действительно верит, но чего не произносит вслух, держит при себе из страха разрушить волшебство, так это в слова «я принадлежу ферме».
Он никому этого не говорит, потому что такую фразу очень легко понять превратно, легко обратить в ее противоположность: «Ферма принадлежит мне». А она никогда ему принадлежать не будет, он навсегда останется здесь не более чем гостем: и понимает это, и принимает. От мысли о том, что он мог бы и вправду жить в Фоэльфонтейне, называть ферму своим домом и больше не спрашивать разрешения делать то, что ему хочется, у него начинает кружиться голова, и он эту мысль отгоняет. «Я принадлежу ферме»: дальше этого он пойти не готов, даже в самой что ни на есть глубине души. Но в той же самой глубине он знает то, что знает и ферма: на самом деле Фоэльфонтейн не принадлежит никому. Ферма больше любого из людей. Ферма существует от века до века. Когда все они умрут, когда даже фермерский дом обратится, подобно краалям на склоне горы, в руины, ферма так и останется здесь.
Как-то раз – далеко от дома, в вельде – он наклоняется и вытирает ладони в пыли, словно омывая их. Это ритуал. Он