– Не меняй тему, – резко осадил его отец. – И не повышай на меня голос.
– Я не меняю тему! Это его злые, порочные, алчные братья подстерегли меня у мечети и теперь распространяют грязные сплетни…
– А ты у нас, стало быть, герой.
– Будь на свете справедливость, их заковали бы в кандалы, притащили в суд и заставили бы ответить за свои грехи!..
– В суд! Так ты теперь и по судам хочешь нас затаскать, Абдур Рашид…
– Да, если другого выхода не будет. И именно суд в конечном итоге заставит тебя вернуть нажитое чужими трудами…
– Довольно! – крикнул дед, точно кнутом охлестнул.
Рашид этого почти и не заметил.
– А чем тебе не нравятся суды, абба? – продолжал он. – И разве вы не суд мне тут устроили? Что это такое, если не заседание панчаята[38], инквизиционного трибунала, на котором вы впятером свободно поливаете меня грязью…
– Хватит! – вновь раздался окрик деда.
Прежде он никогда не повышал голос на Рашида два раза подряд.
Тот умолк и склонил голову.
Нетаджи сказал:
– Рашид, не надо думать, что это судилище, мы не враги тебе. Мы – твои старшие, твои доброжелатели – собрались, чтобы наставлять тебя в узком семейном кругу, а не прилюдно.
Рашид собрал в кулак всю свою волю и промолчал. Где-то внизу опять заплакала его дочь.
Подобно отцу, Рашид подошел к перилам и крикнул:
– Жена! Жена! Посмотри, что с ребенком!
– А о них-то ты подумал? – спросил его отец, кивнув в сторону двора.
Рашид непонимающе уставился на него.
– И подумал ли ты о Качхеру? – мрачно добавил Бабá.
– О Качхеру?.. Он ничего об этом не знает, Бабá. Он вообще не в курсе. И он не просил меня ему помогать! – Рашид схватился за голову: опять невыносимо застучало в висках.
Бабá вздохнул и, глядя поверх головы внука на деревню, сказал:
– Рано или поздно народ обо всем прознает. Вот в чем беда. Нас здесь пятеро… Шестеро. Мы можем поклясться, что не скажем никому ни слова, но слухи так или иначе поползут. Да, нашему гостю – твоему другу – пока ничего неизвестно, и это хорошо…
– Ману? – недоуменно спросил Рашид. – Ты имеешь в виду Мана?
– …но не забывай о самом патвари, который может и проболтаться, если ему это будет выгодно. Он тот еще плут. – Бабá умолк, обдумывая свои следующие слова. – Итак, рано или поздно все узнают. Многие решат, что Качхеру подбил тебя на этот поступок. А на нашу семью многие равняются, мы подаем людям пример. Боюсь, ты только усложнил старику жизнь.
– Бабá… – попытался возразить Рашид.
Тут вмешался отец. Вне себя от ярости, он прошипел:
– Раньше надо было думать! В худшем случае мы просто каждый год переводили бы его на новое поле. Наша семья по-прежнему поддерживала бы его, он пользовался бы нашим скотом и инструментами… По твоей, по твоей вине будет страдать