к тому, над охранением чего стояли столько времени. Если Вы утомлены, если Вы расстроены чисто физически, конечно, я понимаю Вас: слишком много у каждого из «граждан» нашего милого отечества поводов для усталости. Но, конечно, эта усталость пройдет в свое время. Однако Ваши слова звучат, кажется, и более значительно. Вы, как мне показалось из письма, допускаете в свое сердце равнодушие и более существенное, чем от нервного утомления. Но из-за чего. Все, что происходит кругом нас, для нас, разумеется, мучительно. Однако я верю и надеюсь, что нигилизм, исчерпав себя, докажет свое ничтожество, всем надоест, вызовет ненависть к себе; и тогда, после краха всей этой мерзости, сердца и умы уже не по-прежнему, вяло и с оглядкой, а наголодавшись обратятся к русской идее, к идее России, святой Руси. Все то, что Вам дорого в Абрамцеве, воссияет с силой, с какой никогда еще не сияло, потому что наша интеллигенция всегда была наполовину, на треть, на четверть и т. д. нигилистичной, и этот нигилизм надо было изжить, как надо бывает болезни пройти через кризис. Я уверен, что худшее еще впереди, а не позади, что кризис еще не миновал, но я верю и в то, что кризис очистит русскую атмосферу, даже всемирную атмосферу, испорченную едва ли не с XVII века. Тогда «Абрамцево» и Ваше Абрамцево будут холить и беречь: каждое бревнышко Аксаковского дома, каждую картину, каждое предание… И Вы должны заботиться об этом ради будущей России вопреки всяким возгласам и крикам. А покос-Бог с ним. Вы проживете и без покосов. А Абрамцево с покосами мало связано, по крайней мере в моем сознании. Я понимаю, что человеческую недобросовестность тяжело видеть, но она была, есть и будет. И пока мы живем в мире, а не на небесах, будет бесчестность, грубость, будут разбои и войны, и с ними надо заранее как-то посчитаться в душе своей и раз и навсегда как-то перестать их замечать. Иначе, волнуясь за других, мы рискуем утерять из виду собственную свою светлую уже, духовную культуру Родины, рискуем оторваться от живого нерва Руси. А ведь Вы-то не сомневаетесь, что дорогое Вам, Ваша теплота к отошедшим отсюда, то благоухание прошлого, которым жила Родина, Ваше чувство связи с историей – все это действительно есть. И что Вы хранительница чего-то более тонкого, чем только покосы, лес и даже дом, что Абрамцево, дорогое Вам, есть духовная идея, которая неуничтожаема. Скажу худшее. Если бы Абрамцево уничтожили физически, то и тогда, несмотря на это великое преступление перед русским народом, если будет жива идея Абрамцева, не все погибло. Но вот когда Вы внутренне охладеете к аромату истории, тогда будет совсем худо и Ваша вина, вина Вас, знавшей душу Абрамцева, будет неизмеримо больше вины тех кто не зная души его, погубил его тело. Простите глубокоуважаемая Александра Саввишна мои рассуждения, которые невольно вылились у меня в связи с Вашим письмом.
Преданный Вам, священник Павел Флоренский[36].»* * * Фундаментальные исследования всей огромной родословной Саввы Ивановича Мамонтова принадлежат ныне покойной Ольге Ивановне Арзумановой. Она была главным хранителем Государственного музея-заповедника «Абрамцево»
