Ева же ходила в банк с единственной целью – в ячейке, арендованной на ее имя, хранилась коллекция очень дорогих ювелирных украшений, которую отец сумел сохранить, а мать не решилась трогать, потому что он категорически объявил ей, что все это принадлежит Еве и только она сможет распоряжаться золотом, бриллиантами и платиной, когда станет взрослой.
Теперь коллекция, которую с любовью собирал для нее отец, помогала Еве элементарно выживать. Она продавала что-то и этими деньгами оплачивала квартиру, на них же покупала необходимый минимум продуктов и жила до того момента, как деньги заканчивались.
Она с удовольствием устроилась бы на работу, но никуда не брали. Ей очень хотелось работать с детьми, но об этом вообще не могло быть речи, даже няней устроиться она не смогла бы, имея за плечами такой «пробег» по психиатрическим стационарам.
Еве иногда становилось очень страшно: рано или поздно ее запасы подойдут к концу, и что делать тогда? Она попробовала обратиться в службу занятости, но там после пары вопросов ей отказали, сославшись, конечно же, на ее психическое нездоровье.
Оспаривать это она не могла – слишком много документальных подтверждений, а слова и уверенность Резникова совсем ничего не значили для официальных структур, хотя много значили для самой Евы. В мире был хотя бы один человек, который не считал ее душевнобольной, и это поддерживало Еву.
Она стала ловить себя на том, что все чаще рисует и в этих рисунках постоянно одно и то же: человек, собака, пистолет в вытянутой руке, но эта рука существует как бы отдельно от всего рисунка и не имеет отношения к человеку с собакой. Даже цветом она отличалась от общей композиции – была угольно-черной, а все остальное – серым, как в тумане. И эта нарисованная рука преследовала Еву в снах, слишком уж реалистично выходила на рисунках, впечатывалась в мозг, и этот образ потом не отпускал. Пить снотворное Ева боялась, вообще старалась не принимать лишних таблеток, да и Вадим советовал справляться с бессонницей при помощи дыхательных упражнений или долгих вечерних прогулок.
Гулять вечером Ева совершенно не боялась, не чувствовала никакой опасности от пустых улиц, от редких встречных прохожих. Она всегда боялась утра.
Визиты к Резникову стали ежедневными – третью неделю она не находила себе места, каждое утро подолгу рыскала в интернете, выискивая новые упоминания о пересмотре дела Бегущего со смертью, но ничего не находила. Это должно было успокаивать, но происходило наоборот: отсутствие новостей казалось самой страшной новостью, от которой все внутри холодело.
– Я тебя не понимаю, – спокойно и размеренно говорил Вадим, сидя в кресле напротив нее. – Раз новостей нет, значит, и не происходит ничего.
– Ты не понимаешь. – Ева съеживалась и обхватывала себя руками. – Скорее всего, об этом деле просто запретили писать… пока… Ведь тогда, в самом начале, этот журналист из Москвы… ну, ты ведь смотрел, читал – ты же сам мне говорил, помнишь?
– Ева, успокойся.
– Как?!