Копать такое месиво – то ещё удовольствие: почва глинистая, влагой пропитана так, что от лопаты не оторвать. Под ногами чавкает, а сапоги порой так засасывает, что они с ног слетают. Но это ещё полбеды. Такая работа на внешности неслабые следы оставляет. Бородавки и грибок настолько привычное дело, что я на них уже давно внимания не обращаю. Земля в волосах – тоже наше всё. Но я не жалуюсь. Деньги хорошие прилипают, да и дело это благое – людей хоронить.
– Ох, ебать, – тяжело выдохнул я, пытаясь сфокусировать зрение на телевизоре. – Что-то я лишка… и-ик… по ходу.
***
Пробуждение приятным не назовешь. Похмелье в мои годы – гость довольно редкий. Но вчера я, видимо, слишком много скушал и лёг, наверное, чуть ли не на рассвете. Организм по привычке поднял меня в шесть утра, и теперь я пребывал в самом мерзком состоянии, которое только можно представить. Окончательно протрезветь не успел, но и пьяным себя уже не ощущал. Голова просто чугунная, все кишки горят…
Я подскочил с дивана и рванул в туалет, потому как содержимое желудка резко попросилось наружу.
Ненавижу блевать! Всегда пытаюсь сдерживаться до последнего. Но сейчас этот рефлекс оказался выше моих сил. Я едва успел добежать до толчка. По ходу, что-то снёс со стола, и оно с характерным хрустом разбилось. Вот только смотреть было некогда.
Согнувшись над унитазом, я выворачивал себя наизнанку. Рвота летела мощным потоком и попала в нос, от чего стало ещё противнее. Зато в голове полегчало. Немного отступила боль, просветлело в мозгах, жаль, озноб никуда не делся. Однако я мог крепко стоять на ногах и перебрался к раковине. Вода с грохотом ударила в железную чашу, и этот звук отразился болью в мозгах. Пара ледяных пригоршней в лицо – и вот я уже могу более или менее соображать.
Мысли путались. Я никак не мог вспомнить, чем закончился вчерашний день. В пьяном угаре всё как-то перемешалось в одну кучу. Вроде произошла какая-то суета, помню кровь, размазанные по полу кишки, двух подростков, что полезли в драку. И вроде не сильно обожратый был… Странно.
Позади грохнула входная дверь, и это оторвало меня от созерцания своей помятой, небритой рожи в зеркале.
– Да твою же в душу мать! Серёж! Ты совсем охуел?! – раздался гневный крик Валерича. – Ну сколько это будет продолжаться?! Доведёшь ты меня, вышвырну на улицу, к чертям собачьим!
– Прости, Валерич. – Я состроил я виноватое лицо, но на этот раз не сработало.
– Что же ты живёшь-то, как на свиноферме?! От… полюбуйтесь! Нинка ему пожрать передала, а он всё на пол. Теперь даже собакам не отдать, всё