Быстро поняв свою выгоду, Наполеон был вынужден согласиться с мнением Фуше.
– Фуше рассудил лучше многих других, – сказал Наполеон. – Он оказался прав. Теперь нужно зорко следить за вернувшимися эмигрантами, за шуанами и всеми принадлежащими к этой партии.
Министр полиции, благодаря этому делу, приобрел в глазах Наполеона больший вес, но не любовь. Никогда самодержцы не бывают благодарны человеку, обнаружившему их ошибку.
Все более распаляясь, Наполеон угрожал:
– Я уверен, необходимо показать большой пример того, что я готов противостоять этим подлым злодеям, судить их и подписать им приговор. Но здесь я говорю не о себе. Я подвергался и не таким опасностям, моя фортуна меня от них сберегла, и я на нее еще рассчитываю. Здесь речь идет об общественном порядке, о морали и о национальной славе.
На самом деле события 24 декабря 1800 года, конечно же, были частью роялистского заговора.
Историк Альбер Вандаль дает следующее определение царивших среди роялистов настроений:
«Роялистское движение, обнаружившееся в последние времена Директории, не остановилось сразу. Возвышение Бонапарта замедлило его, толкнуло его на другой путь, но не поставило ему непреодолимой преграды. Положительно можно утверждать, что весьма значительная часть французов видела в Бонапарте только последнюю ступень к восстановлению королевской власти, только временного, хотя и поразительно даровитого правителя. Мирные роялисты, лишь теоретически отдавшие предпочтение королевской власти, теперь уже склонялись в пользу примирения, готовы были удовольствоваться той безопасностью, которую давало им Консульство; роялисты же боевого типа, люди пламенной веры и дела, не собирались сложить оружия <…> Они порешили, в случае, если консул в ближайшем будущем не исполнит их требований, пустить в ход против него все те средства, при помощи которых они вели борьбу с его предшественниками, объявить ему войну не на жизнь, а на смерть, – и эти враги были бы действительно опасны, ибо они одни способны были стойко держаться против Бонапарта. Общественное мнение относилось к ним до известной степени сочувственно, видя в них открытых противников якобинства»13.
Наполеон успокаивал себя тем, что народу нужна сильная власть, что он примет ее как эквивалент королевской власти. Относительно народных масс Наполеон был прав: простые французы желали только ими одного – чтобы их не слишком угнетали и разумно ими управляли. Но и роялисты представляли собой немалую силу, способную взволновать народ и втянуть его в беспорядки.
Стендаль по этому поводу пишет:
«Умеренность первого консула, так сильно отличавшаяся от насилий предыдущих правительств, внушила роялистам безрассудные и безграничные надежды. Революция обрела своего Кромвеля; они были настолько глупы, что увидели в нем генерала Монка»14.
Упоминание Монка может быть не всем понятным, и оно нуждается