Мне оставалось спуститься на одну палубу ниже и миновать почтовое отделение (тут было целое своё почтовое отделение!). Когда я взялся за ручку двери, ведущей на лестницу, то на секунду замер – мне показалось, что я слышал шаги за своей спиной. Оборачиваться показалось глупым, но настороже быть стоило. Преодолевая ступеньку за ступенькой по пути вниз, я на секунду замер – дверь сверху точно скрипнула! И почти одновременно застучали каблуки по лестнице.
– Зря ты сюда зашёл, с-сука!
Ориентируясь по перилам рукой, я успел спуститься на площадку и повернуться спиной к стене, прежде чем первый удар кулака, обмотанного вафельным полотенцем, обрушился на мою голову. Меня принялись лупить сразу трое противников и, прежде чем я опомнился и начал действовать, отделали знатно.
– Проклятый шовинист! – рычал кто-то на лаймиш, пиная меня ботинками.
– Liberté, Égalité, Fraternité! – шипел ещё один на языке арелатских месье, норовя достать меня по печени.
– No pasarán! – вторил ему злобный руссильонский говор.
– Подите к чёрту! – В какой-то момент я смог вырваться из этой молотилки, нырнул вниз, въехал кулаком по причиндалам обладателю обмотанных кулаков, дёрнул за ногу злобного руссильонского каталанца и ужом проскользнул под мышкой у потного толстяка-арелатца.
Сражаться с тремя врагами голыми руками и победить получается только в сказках. Или у императора. Я на четвереньках карабкался вверх по лестнице, отбрыкиваясь от агрессоров, которые пытались ухватить меня за ноги. Одному из них я заехал в лоб каблуком, но сапог мой остался в его руках. Я так и сбежал – в одном сапоге, залитом кровью из носа рваном свитере и изгаженных красным штанах. Это было чёрт-те что – прорабатывать легенду, таскать на себе пограничную оливу, чтобы напороться на кретинских анархических матросов и получить по морде просто потому, что я имперец. Да я руку на отсечение готов дать, что будь на моём месте настоящий пограничник или любой другой военный, флотский, полицейский или преторианец из империи – он получил бы тоже! Они там не разбирались в мундирах: имперский офицер был для них тождественен палачу, сатрапу и душителю свободы. Одного появления при параде на ужине оказалось достаточно – все вокруг звали меня поручиком, а официанты или кто-то из пассажиров настучал анархической ячейке о появлении на борту идейного противника.
Что ж, господа анархисты… Хотите войны? Вы её получите.
Моё появление в ресторане в парадном мундире с Изабеллой Ли под руку, огромным бланшем под глазом и сбитой переносицей произвело фурор. Вильсоны улыбались, сестры Медоус и вдова Моррис демонстративно отвернулись, Сартано зааплодировал. Роше и вовсе не поднимал носа от тарелки.
Веста бесцеремонно подвинул стул к нашему столику:
– За что вас отделали, поручик? Я надеюсь, те, кто напал на вас, выглядят хуже?
– Чёрт его знает, как они выглядят, там было темно. А отделали меня за то, что, как вы и сказали, я поручик. А вы, Веста,