Когда, например, Чаадаев говорит, что русский народ есть «ничто», «пустота», Tabula rasa, без истории, без национальности, без традиции и без самопочинной деятельности, – то на самом деле это он сам не знал ничего о своем отечестве, над которым он надругивался; – не знал ничего, не мог знать, да и не хотел. Эта «пустота» жила в нем самом; это «ничто» – выражало только его собственное невежество. Это он растерял все традиции своего народа, чтобы отречься от Православия в презрительных словах и поставить католицизм мерою совершенства. Однако к римской церкви он окончательно не примкнул, как это сделали Печорин, князь Гагарин и еще кое-кто из тогдашней интеллигенции. Его «литературная» деятельность состояла в том, что он писал выдающимся иностранцам – по-французски и в поучающем тоне – письма, которые у него дома переписывались. В этих письмах он поносил свой народ и свое отечество; а когда выдающиеся люди того времени, как, например, философ Шеллинг, не удостаивали его ответом, то он изумлялся и негодовал. Так он и остался – беспочвенным корреспондентом, католическим снобом, невежественным поругателем своей родины, самодовольным парадоксалистом…
Если, например, читаешь у Чаадаева, что «порядки» европейского средневековья походили боле всего на Царство Божье на земле, то невольно спрашиваешь себя: что это, полное невежество, заведомая ложь или больной бред? – Или, когда читаешь у него, что вся реформация является плачевным событием; или, что Европа целыми веками жила как настоящая федерация; что история вообще есть лишь тогда история, если во всех делах господствует единый принцип и т. под., то видим перед собою беспочвенного фантазера с давно уже преодоленною необразованностью. И становится стыдно.
Но Шельтинг является его учеником и последователем; и нетрудно себе представить, куда это ведет. То, что у Чаадаева ест апломб, основанный на невозможности настоящего знания, оказывается у Шельтинга нежеланием знать историческую правду, ибо он нуждается во всех этих фантазиях, ошибках и нарочитых наивностях для того, чтобы внушить своему читателю свою собственную доктрину, которая в общем имеет такой вид.
Шельтинг стремится внушить читателю, что современный тоталитарно-коммунистический режим со всеми его опасностями и планами завладения миром – выражает настоящую духовную субстанцию русского народа. Россия и большевизм едины. Мы уже слыхали это и до Шельтинга от современных полурусских недоумков или предателей. Но в целую «чаадаевскую доктрину» эта ложь развертывается впервые. Русская история,