Герсий вышел на арену. Навстречу ему шел Эсмонд.
Он нахмурился, коснулся пальцами шеи – так непривычно было не чувствовать тонкого металла на коже. Герсий пытался сфокусироваться на своих эмоциях и эмоциях противника, но шум толпы сбивал. Множество голосов раздавались в голове, и каждый хотел быть услышанным. Он ненавидел эти секунды, эти минуты, эти часы, когда ошейник снимали.
Магия разума – самая сильная магия, она может подчинять любого. Сильные маги могли за раз подчинить до тридцати человек. Когда у Герсия получилось завладеть сознанием двадцати с лишним человек, голова начала раскалываться, будто по ней били молотком. Перед глазами все поплыло, пульс и сердцебиение замедлились. Он думал, что погибнет, но в итоге просто потерял сознание. Герсию было восемнадцать, и после того случая Ирмтон Пини больше не позволял ему тренироваться со всеми.
Некоторые шептались, что когда-то у какого-то неизвестного мага разума получилось контролировать примерно пятьдесят человек, но Герсий был уверен, что то были всего лишь слухи.
Иногда Герсий думал, что, позволь ему кто-то ходить без ошейника, он бы привык к постоянным крикам в голове, к бесконечному потоку чужих эмоций, к зову о помощи. Все молили о помощи, пусть не всегда осознавали это.
Выйдя на арену, он почувствовал сначала собственную растерянность, потом чужие ярость и жажду крови, восторг и возбуждение, нечеловеческую жестокую радость и предвкушение. Все это слилось в одно. Нарушенное дыхание и сердцебиение в начале битвы были для Герсия нормой, но каждый раз это приносило нескончаемую усталость и желание забиться в угол.
Пауза затянулась. Ни Герсий, ни Эсмонд не спешили начинать, и рев зрителей из восторженного превратился в разочарованный.
– Не хочу делать тебе больно, – сказал Эсмонд. – Но придется. Нам ведь дали одни и те же установки?
Герсий не сразу услышал его слова, и потребовалось какое-то время, чтобы понять их смысл. Он согласно кивнул: им дали одни и те же установки. На кончиках пальцев у Эсмонда появились маленькие яркие искорки, похожие на светлячков. Он сжал руки в кулаки, пряча крохотные огоньки, и кинулся на Герсия.
Увернуться получилось в самый последний момент. Рука Эсмонда проскользнула в миллиметре от лица. И в ту же секунду Герсий успокоился. Сохранив равновесие, он отступил в сторону и сам ударил Эсмонда достаточно сильно, чтобы сбить его с толку, но недостаточно, чтобы противник упал. Он посмотрел на Ирмтона: судя по его виду, тот был доволен самым началом боя, несмотря на внеплановую паузу.
Герсий заставил себя сосредоточиться на эмоциях Эсмонда Ванджелиса, лишь бы не замечать разрывающие изнутри чувства зрителей. Эсмонд действительно не хотел делать Герсию больно. Он вообще никому не хотел делать больно. И в этом Эсмонд напомнил Герсию добрую Эванжелину. Им обоим было здесь не место.
У Эсмонда сердце билось так, что казалось, оно либо выпрыгнет из груди, либо разорвется на части