Девка – «икс» в уравнении, итог которого может очень сильно подпортить мне репутацию. Но не вовремя… А когда вовремя? Когда? Репутация – ресурс невозобновляемый и пиздец какой дорогой, особенно накануне Питерского форума предпринимателей.
– Вадь… – Акишев осекся, поняв по одному лишь взгляду, что дело – дрянь. – Вадим Дмитриевич…
– Садись, Рустам. А теперь у меня несколько вопросов к тебе. Какого, мать вашу, здесь происходит? У меня уйма персонала! Уйма! И на всех – всего один исправно работающий генератор старого советского образца?
– Надежная техника…
– А знаешь, почему она надежная?
– Просветите, Вадим Дмитриевич, – Рус все же сел в кресло, прожигая дыру в дубовом паркете.
– Да потому что за этим раритетом ухаживает Семён, а не гора обслуживающих сторонних организаций. Сегодня же мне на стол все названия оборудования, явки-пароли и фамилии ответственных. Сегодня же!
– Есть…
– По химику что?
– Вадь, ну десяти нет, кого я разбужу второго января?
– Акишев, если завтра ты не принесешь мне хоть одну зацепку, можешь даже не появляться на глаза.
– Свободен? – Рус встал и уже явно приготовился выбежать из кабинета. Не терпел он ни критики, ни вмешательства в исполнение своих обязанностей, потому что всегда все держал под контролем. В такие моменты, когда приходится напоминать, что мы тут не только дружим, а ещё производим бартерный обмен типа «деньги-услуга», я вспоминаю уроки Нины. Намного проще не приближать персонал, а то приводить в чувства с расстояния пары сантиметров очень неудобно. Я себя ощущаю козлом, а они считают возможным обижаться на меня. Разве я неправ в этой ситуации?
– Ещё нет, – я закурил и открыл плотные портьеры, впуская яркий солнечный свет. – Девка пришла в себя, но ничего не помнит.
– Так давай с ней потолку я? Парочка угроз, и воспоминания потекут весенним ручейком… – Рус вмиг забыл и про обиду, и про то, что собирался гордо покинуть кабинет строгого начальника, или вовсе неблагодарного друга. Вспыхнул. как новогодняя елка, и уже потирал ладони от предвкушения… Ну нет, после его допроса пара запутавшихся нариков, подложивших бомбу мне в мерин, перестали употреблять твердую пищу и полюбили корсеты.
– Она не говорит. Из горла – бульканье, а из глаз – слёзы.
– Играет?
– Хер их, баб, знает. Они с равной степенью отдачи готовы и врать со слезами на глазах, и признаваться в неистовой верности, – я замолк, когда в дверь коротко постучали. – Да!
– Завтрак, Вадим Дмитриевич, – Клара была единственной, кто стойко переносил всю тяжесть нашего сотрудничества. Не поднимая на меня глаз, женщина накрыла небольшой кофейный столик у дивана и бесшумно удалилась, даже не хлопнув дверью.
– Делать-то что? – Рус растерянно смотрел на меня.
– Землю рыть, Акишев. Если окажется, что в моей постели спит эскортница, то мне уже не отмыться. Не в этот раз…
– Тогда