Чёрт!
Но почему всё так? Почему?
Понимаю, что мне следует сконцентрироваться на работе, на огромной империи, которую мне удалось отстроить, но всё равно не могу этого сделать.
Ещё мама с этой своей тягой поскорее женить меня… О чём она думает вообще, приглашая в дом отца Дарины? Хочет, чтобы я поскорее стал снова окольцованным? Вот только какой резон? Я сам не понимаю, зачем вообще согласился тогда встречаться с девкой, которая никогда не вызывала даже симпатии. Назло Вике? Но ей ведь плевать… Если бы ей было хоть какое-то дело до меня, то она вела бы себя иначе сейчас. Она даже не ревнует.
Вспоминаю о ребёнке и думаю…
Это не моя дочь.
Не моя!
Несколько тестов ДНК подтвердили, что она не моя.
Сколько я тогда не спал ночей?
Как сильно ждал этого ребёнка?
Я до последнего пытался верить, что дочь моя, а потом получил на руки результат.
Один…
Второй…
Третий…
Все из разных лабораторий. Я специально сдал наши биоматериалы в разные лаборатории, чтобы исключить возможность фальсификации результата.
Эта маленькая девочка – не моя дочь.
Как только у Вики поворачивается язык врать мне? Мы ведь были так счастливы с ней? Мы беззаветно любили друг друга. Или она попросту притворялась? Пыталась создать мнимый мираж счастья, в которое я поверил, развесив уши? Как идиот…
Сажусь за руль своей ласточки и сжимаю пальцами оплетку руля.
Я просто возьму себя в руки и буду жить дальше, наплевав на ложь, которая кружит вокруг, затягивая в свой омут.
Всё будет хорошо…
Сейчас я поеду на работу, а вечером приду на этот проклятый ужин.
Нужно как-то жить дальше.
Нужно завести наследников, в конце концов!
Для кого ещё я строю эту огромную империю? В чьи руки она перейдёт, если у меня не будет детей?
Думаю о глупышке Дарине и понимаю, что она сама подписалась на роль нелюбимой жены, ведь отлично понимает, что её ждёт со мной, но всё равно стремится заполучить мою фамилию. И мне её не жаль.
Вообще больше не жаль баб…
*Вика*
– Здравствуйте, спасибо, что согласились встретиться, – я искренне надеюсь, что сейчас никому не видно лихорадочного блеска моих глаз. Кажется, снова поднимается температура, или это становится жарко из-за того, что я понимаю, что это – последнее интервью, на которое я могла рассчитывать?