– Девочки, девочки, вы чего? На вас смотрят, – всполошились наши.
Нелька отступила, но на протяжении всей линейки то и дело на меня поглядывала. Я, конечно, понимала, что просто сорвала на ней обиду и злость, но мне было все равно.
После школы всем классом отправились в рощу – мы там частенько в теплое время зависаем. Даже место «свое» есть. Небольшой ровный пятачок в кольце деревьев. Два старых сухих бревна типа скамеек, а между ними черное пятно пепелища, с лета осталось. Сегодня, ближе к ночи, парни тоже замыслили развести костер. Только я эту романтику не застала. Я и так-то еле высидела пару часов, и как меня наши ни уговаривали побыть ещё, поплелась домой.
Что толку сидеть, когда внутри всё клокочет и болит? Только другим настроение портить.
– Даже не думай идти за мной, – предупредила я Мясникова, нацелив на него указательный палец. А то он тоже подскочил с бревна, как только я встала.
– По ходу, вчера что-то было, чего мы не знаем? – полюбопытствовал кто-то из наших.
– Даш, проводить тебя? – подскочил вдруг Пашка Широков.
На мгновение промелькнула мстительная мысль: взять и согласиться Нельке назло. Но тут же одернула себя – она же ни причем тут. Она нисколько не виновата в нашей беде.
– Сама дойду, – буркнула я и припустила домой. А по дороге прокручивала, что и как скажу матери. Пусть придумывает теперь, как вернуть отца!
Но мать я застала всю в слезах. Она не переоделась даже – как была на линейке в синем платье с белым отложным воротником, так в нем же и лежала на диване, свернувшись калачиком. А ведь такая аккуратистка! И цветы, что ей надарили ученики, она не убрала в воду, а просто бросила ворохом в прихожей. Я сама рассовала по банкам астры и гладиолусы.
Ну, конечно, ни с каким разговором я к ней лезть не стала. Мама так горько рыдала, что у меня самой чуть сердце не разорвалось. Потом накапала ей успокоительного. Помогло или нет – не знаю, но рыдать она прекратила. И даже поклевала ужин, который пришлось готовить мне, а я тот ещё повар. Пожарила картошку так, что она умудрилась и пригореть, и остаться сыроватой.
После ужина я помыла посуду и убралась к себе. Мать говорила, что звонила отцу сто раз, а тот не брал трубку, но я решила тоже попробовать. В конце концов он же любил меня семнадцать лет, неужели разлюбит за один день? Неужели все эти годы, когда он растил меня, брал с собой на рыбалку, покупал сладости тайком от мамы, учил кататься на велике и танцевать танго и твист, звал меня "моя кроха", неужели это всё совсем ничего не стоит?
Но и мне не удалось к нему пробиться. Тогда я оставила ему голосовое, аж всплакнула на последних словах.
Тут в окно кто-то швырнул камешек. Так меня всегда вызывал погулять Валерка Князев, потому что мать не хотела, чтобы мы встречались. Ну а больше никто так не делал.
Я высунулась в форточку. В тусклом свете фонаря узнала Мясникова.
– Ты чего сюда приперся? – задохнулась я от такой наглости. – Вообще ко мне приближаться не смей!
– Даш, я только поговорить, –