– Завтра тоже нет. Ближайший во вторник. До какого числа вы в Петербурге?
– Во вторник улетаем.
– Жаль, не судьба. В понедельник в театре выходной, – пожала я плечами, скрывая усмешку за нейтральной улыбкой.
Отец нахмурился, будто почуяв неладное. Два спектакля, в которых его дочь не отметилась, – и в его глазах она начала стремительно дрейфовать в разряд неудачниц.
– У тебя все хорошо? – подтвердил он мою догадку.
– Более чем, – улыбнулась я сдержанно. – Я получила главную партию в будущей постановке. У нового хореографа.
– Вторая сольная партия, а тебе всего восемнадцать… – тотчас переменился отец. Он сжал мою руку, вынудив меня снова задавить в себе желание отдернуться.
Он еще некоторое время расспрашивал меня о театре и планах.
– Ты совсем не ешь, все в порядке? – заметил он вдруг.
Я даже не пыталась что-то проглотить в присутствии отца и Сусанны. Они и дистанционно-то вызывали у меня чувство острой неполноценности, а уж тут…
У мачехи была дочка возраста Рамиля. Отец общался с ней довольно тесно, не так, как со своими детьми. По крайней мере, ее имя иной раз проскальзывало в наших разговорах. Зато про Рамиля он не говорил никогда. И про меня едва ли упоминал, разве что вскользь, что-то вроде «Моя старшая дочь скоро станет прима-балериной». Остальное его мало интересовало.
Я этого понять не могла: почему со сменой жены нужно было поменять и детей? Вот она я, чуть ли не его копия, сижу с ним в ресторане, а он даже не спросит ни о чем, кроме моих карьерных достижений. А ведь в то время было бы неплохо услышать от него что-то вроде «Дочь, ты же выглядишь чуть лучше ожившего скелета. Что вообще за фигня с тобой творится?». Не то чтобы я в то время это понимала, говорю уже ретроспективно, выпадая из образа. Ну а тогда я просто думала, что дочь у Сусанны, видимо, умнее, красивее, успешнее, а быть может, и худее меня.
– Ты выглядишь уставшей, – вдруг обеспокоился отец моей голодовкой и молчанием одновременно.
– Я в полном порядке. Просто я звонила маме. Она рассказала мне о том, что случилось с Рамилем.
Сусанна презрительно скривила губы. Но, напоровшись на мой прямой взгляд, обманчиво кротко потупила глаза. Ну да, конечно. Спорю, ей очень не нравилось, когда кто-то из нас претендовал на внимание ее законного супруга. Неужели она стояла в очереди в постель отца, дожидаясь, пока с мамой что-то случится, и теперь всячески не допускала его близости с прошлой семьей по этой причине?
– Твоему брату давно пора повзрослеть.
– Я не спорю, но давай он повзрослеет сразу после того, как хотя бы окончит девять классов? – не сдержала я иронию, но тотчас взяла себя в руки. – Я уверена, что ты можешь ему помочь. Осталось всего четыре месяца…
– Дияра, – закатил он глаза и нервно забарабанил пальцами по столу. – Вот сама посуди. Ты уехала в Петербург, начала самостоятельную жизнь и уже в шестнадцать танцевала сольную партию в балете. В семнадцать получила