Варя оценивающе посмотрела на себя в зеркало и, после некоторых колебаний, все-таки повесила на белоснежную шею нитку бус из речного жемчуга, – подарок отца. Он был речником, ходил по Оби вплоть до своей гибели. Однажды из рейса он привёз любимой жене ожерелье из трёх ниток жемчуга. Когда женщина осталось одна, бусы пришлось распродать на содержание семьи, но одну нитку мама все-таки сохранила как память. Когда Варя подросла, бусы отошли ей, и тут-то молодухи соседки наперли, что пора выбросить из головы все буржуазные предубеждения и начинать делиться.
Да Варя и рада была делиться, – и делилась: кому на танцы сбегать, кому – на свидание, – только вот как выбросить из души память? Память сакральную, поделённую только между членами семьи. Варя чувствовала, как её украшение перестаёт быть её, обрастая чужими запахами, отпечатками чужих пальцев, а, возможно, и губ. Она не питала иллюзий насчёт морального облика своих соседок, – всем с недавних пор разрешили любить, кто как хочет.
Буржуазности в её облике не было ни на йоту, в годы великих перемен их семья рассталась со всем, что связывало с прошлой жизнью. Может быть, и не хотелось, но так было нужно, чтобы элементарно остаться в живых. Отцова мать была из купеческой семьи, но об этом, по понятным причинам, предпочитали не распространяться вслух.
«Как хорошо, что никто не может проникнуть внутрь меня! – подумалось Варе. – Я могу размышлять, глядя в зеркало, и только слегка тревожный блеск в глазах может выдать меня, но нужно работать и над этим, никого не пускать внутрь себя, может быть, даже мужа Колю, – он железнодорожник, а с них не спускают глаз, стерегут, проверяют. Даже Юрку. Эх, как тяжело таиться, всё время чего-то опасаться, но сейчас время такое. Николай тоже мне ни о чем не рассказывает, бережёт, а говорим так, редко да по мелочи: то о погоде, то о том, где достать провизию, легко говорим, с верой в будущее! Никакого пессимизма, несмотря на то, что я в очередной раз и непонятно по какой причине лишилась работы».
Причина, однако, лежала на поверхности, а корнями, конечно, уходила в её происхождение. Не оттуда ли тянется след нелепой кончины отца? В похоронке значилось: ушли в тайгу шишковать, он забрался на кедр, не удержался, сорвался вниз. Варвара своей цепкой детской памятью запомнила отца, как крепкого, ловкого человека, одной рукой вяжущего морской узел. Конечно, случайности бывают… а бывают и неслучайные случайности, но кто теперь скажет наверняка? Наверняка Варя знала лишь одно: что революция в Сибири началась задолго до 17 года, велась подрывная деятельность, сбраживались умы, подпитывались настроения, устранялись мешавшие. Убийств, совершенных из классовой зависти, в ту пору было очень много.
В глубине души Варя лелеяла странную фантазию, родом из детских мечтаний, услышанных сказок, – что отец все-таки остался жив и когда-нибудь вернётся. Ей хотелось так думать, хотя, даже если бы отец вернулся, его не оставили бы в покое, зная, что он «из тех». Поэтому легче было мечтать, что на своём суденышке он ушёл в низовье Оби и там стал предводителем какого-то туземного племени. Он ведь был очень умный и сообразительный.
– Варька, а Варька, – из-за плеча Варвары возникла белокурая голова Леси, – вот ты везучая! Ты узнай у них, может, и я на что-то сгожусь?
– Я не уверена, что и меня-то наймут, – ответила Варя, и голос её дрогнул от волнения. Она чувствовала, как спазмами крутит живот и мечтала только о том, чтобы её собеседование побыстрее закончилось.
Леся, младшая сестра Вари, была её уменьшенной копией, и это не вызывало бы удивления, если не знать, что они произошли от разных отцов. Дело в том, что мать Вари после первого брака недолго оставалась вдовствующей. Туго без кормильца, да и с её варяжской внешностью: тугой длинной косой и голубыми глазами, – ухажеры вряд ли оставили бы её в покое. Чтобы пресечь домогательства, мать Варвары дала согласие на второй брак, с украинцем по фамилии Коноваленко. У пары родилась девочка, Лэся, как кликал ее отец, и с Лесей Варвара всю жизнь прожили, как единое целое. Варя называла отца Леси своим отцом.
– Так как ты всё-таки с ним познакомилась? – не унималась Леся.
Зеркало отражало двух молодых женщин, стоявших рядышком, и, несмотря на разницу в возрасте, они были похожи, как близнецы. В какой-то момент Леся догнала Варвару, вероятно, в порыве юношеского соперничества, свойственного младшим сёстрам. Единственное различие: красота Леси была какая-то более отточенная, – гибче стан, круглее груди и бёдра. В Варваре не наблюдалось столь очерченных форм, внешность её отличалась приятной мягкостью. А в остальном, две капельки воды: то же красивое широкоскулое лицо, те же голубые глаза, тонкий нос и алый рот, та же коса пшённого цвета. Леся носила свою пышную шевелюру в виде короны, обвитой вокруг чела. Варя укладывала волосы на пробор, по последней моде делая их волнистыми с помощью горячих щипцов, а у шеи связывала в тяжеловесный