– Теперь-то дотумкал, дубина? – но, не особо надеясь на сообразительность напарника, Генри продолжил, – Там куча кукол. Куча! И всем им как минимум по сто лет. Ты представляешь, сколько он нам за такое сокровище отвалит? Кукольница когда жила? Ну в начале прошлого века точно. С её смерти этот дом никто не трогал, там все её «творения» так и остались. Представляешь сумму? А это ж не просто куклы, а куклы с историей! Так что накинь ещё пару нулей. Ну? Охрененно же! И дельце-то плёвое. Зайти, натырить тех, что покрасивее, выйти, толкнуть, да зажить припеваючи.
– Не-не, погоди, Генри. Мы же только по покойникам работаем.
– А с них много соберёшь? Особенно тут! Не, ну посмотри вокруг, – он обвёл руками грязные, почерневшие обои, – Мы с тобой похожи на грёбанных миллионеров, чтоб от такого отказываться?
– Ну не знаю. Может, не стоит нам соваться в Дом самоубийц?
– Ты чего, ссышь? Ты, блять, на кладбище мертвяков по ночам выкапываешь, и спишь спокойно. А в пустой дом зассал пойти?
– Завались! – Ральф пихнул друга в плечо, но не сильно, – Просто, ну… Не спокойно там.
– Ой, тот же склеп.
– А трупы?
– Какие трупы?
– Которые не нашли, Генри!
Напарник рассмеялся. Голос у него был высокий, чуть писклявый для мужчины.
– Ну не нашли же. Послушай, даже если там кто-то и лежит, провалившись под пол – пара-тройка мертвяков нам не помешает.
– Главное нам самим не пополнить их коллекцию.
***
С мерным скрипом покачивалось кресло у потухшего камина. Энни прислонилась спиной к разбитому стеклу. Мамочка не разрешала ей долго смотреть на улицу, потому кукла смотрела на Мамочку. Её посеревший, сухой силуэт с призраками налипших на платье комочков каолина единственный, на ком не было крови. Чудовищная ложь. На Мамочке крови было больше, чем на всех обитателях этого дома.
Братики и сестрички разбрелись по комнатам. От скуки без свежего трупа куклы-щелкунчики ловили в стенах крыс. Энни слышала, как пищали бедные животные, когда кукольные челюсти перемалывали их ещё живыми.
Нет, братики и сестрички крыс не ели. Кукла вообще не может питаться в том понимании, в котором привыкли люди. Они поступали с крысами так же, как с трупами – перемалывали их челюстями до состояния каши и закапывали в саду. Каждый год Мамочка говорила, что на их месте вырастут прекрасные, яркие цветы. Но наступало новое лето, а сад оставался таким же мёртвым. Энни это удручало.
– Мамочка… – у кресла возникла кукла мальчика в бакалаврской мантии и шапочке.
Братик протянул ручки. Мамочка подняла его к себе на колени. Потрескавшимися пальцами сняла с него шапочку, стала поглаживать по голове, приговаривая ласково:
– Ты ж мой глупенький… Совсем-совсем тупица, да? Ума в тебе ни на грош, мой хороший.
Кукла-щелкунчик помурлыкивала от радости. С её деревянных челюстей стекала чернеющая кровь, он заляпал мантию и белый воротничок.
Брайан вовсе не был глупым. При жизни он как-то услышал от отца: «Ты полный идиот!», и посвятил себя