Все это рассказали мне в аэропорту, где известны всегда все новости обо всех поселках, и посоветовали спуститься к Индигирке, разыскать среди множества приткнувшихся к берегу барж и лодок катер, принадлежащий Индигирторгу и носящий совершенно непонятное имя «Бодист». На самом деле все оказалось просто: раньше старенький катер был почтовым и получил название от телеграфного аппарата системы «Бодо». Так что таинственное слово осталось от прежних времён, когда и машинисток нередко именовали ремингтонистками, и означало не что иное, как «телеграфист».
Моторист, мрачный невыспавшийся дядька, покрикивал по-хозяйски на двух бичей, таскавших по узеньким сходням серые бугристые мешки с буханками хлеба, и костерил на чем свет стоит и Индигирку, и погоду, и начальство, выдернувшее его из теплого кубрика, где он отсыпался, «приняв на грудь» после очередного рейса.
Я приготовилась к тому, что мне придется долго и нудно канючить, однако он легко согласился взять меня на борт. «Корысть» его я поняла, когда он, сграбастав мой рюкзак, кинул мне через плечо: «Пока грузимся, слетай за пивом». И медленно опустился, словно погрузился, в люк, ведущий в машинное отделение.
Мы вышли из Чокурдаха в пятом часу вечера. Я впервые шла в Полярный по воде и не представляла себе, сколько времени это должно занять. Жители поселка иногда летом отправляются в Чокурдах на своих «Прогрессах» и, выйдя рано утром, добираются до цели лишь к вечеру. Катер был, конечно, мощнее моторной лодки, плыли мы вниз по течению, однако шел час за часом, а по берегам тянулась все та же ровная пустынная тундра. Индигирка петляла так, что Бурулгинский камень – последний отрог хребта Улахан-Сис, за которым река делится на три рукава, оказывался то слева, то справа, но все так же далеко впереди, временами едва угадываясь сквозь серую сетку дождя.
И приходило постепенно ощущение дали, расстояния истинного, земного, украденное у нас авиацией. И впервые тогда, наверное, я не просто поняла, а почувствовала безмерную огромность тундры и ужаснулась, представив себе горстку людей, затерянную в этом бесконечном океане в совсем недавнюю в общем-то пору, когда не было ни самолетов, ни вертолетов, ни даже таких вот неторопливых катеров, как наш «Бодист»
Меж двух времён
Тетка Огра поправила на голове полинявший платок, заправила корявым пальцем выбившуюся из-под него почти невидимую прядку волос, истончившуюся, потерявшую золотой, видимо, когда-то цвет. Беспощадные годы выпили с ее лица