8
Когда в конце февраля 1917 года новости о революционных выступлениях в Петрограде докатились до Москвы, здесь тоже началось революционное брожение. Павел Николаевич Севрюгин с восторгом "бродил" вместе с другими представителями его класса, считая, что революция принесет новые возможности таким промышленникам, как он. Севрюгин даже поучаствовал в революционном митинге возле гостиницы "Метрополь". Нацепив на грудь красный бант, Павел Николаевич с трудом протиснулся поближе к трибуне, где выступал очередной оратор, стянувший с головы шапку и энергично "рубивший" воздух правой рукой. Севрюгин пытался понять, подтвердят ли слова выступавшего его собственные мысли о новой жизни. Слышно было плохо, и Павел Николаевич попытался еще ближе протиснуться к трибуне, но натолкнулся на широкую спину мужика, который совсем не желал посторониться, чтобы пропустить Севрюгина. Более того, мужик с сердитым лицом развернулся в сторону размечтавшегося буржуа, скользнул взглядом по его недешевой одежде и сказал:
– Вот царя сбросили, а скоро и буржуев начнем резать.
Эти слова неприятно поразили Севрюгина и он, не переставая, думал о них по дороге домой. Когда он переступил порог своего особнячка, решение уже было принято. Павел Николаевич крикнул супруге:
– Голубушка, надо уезжать!
Марья Никитична Севрюгина всплеснула руками.
– Куда, Паша?
– Ты еще спрашиваешь! Как все – в Париж.
Супруга бурно возразила:
– Что-то я не слышала, чтобы все уже собирались.
Павел Николаевич сверкнул глазами:
– Когда услышишь, поздно будет. Именно сейчас, пока еще тихо. Через полгода, думаю, все завертится.
– Что завертится, Паша?
– Не понимаешь? Буржуев резать будут, – ответил Севрюгин словами мужика с митинга.
Последние слова мужа оказались для Марьи Никитичны более доходчивыми, и она, пустив слезу, заикаясь спросила:
– А как же все нажитое? За что мы в твоем Париже жить будем?
– Капиталы я уже перевел в иностранные банки. Все ценное заберем с собой.
– Как же ты заберешь наши мануфактуры?
Павел Николаевич подивился вдруг проявившейся хозяйственности супруги. До сих пор она ни разу не продемонстрировала своей озабоченности делами мужа – напротив, вместе с дочерьми успешно тратила доходы, приносимые текстильным бизнесом. Спокойно ответил:
– Попытаюсь продать. Много за это уже не возьмешь, но что ж…, – Павел Николаевич нервно сунул руки в карманы так и не снятого теплого пальто. – Когда речь идет о сохранности головы, приходится чем-то жертвовать.
Супруга снова пустила слезу, к ней присоединились дочери. Севрюгин топнул ногой:
– Довольно! Начинаем собираться. И держите язык за зубами!
Перепуганная Марья Никитична почти завопила:
– А на чем же мы поедем,