Все же, прежний несчастливый опыт двух проваленных побегов помог.
– Нена… Письмо шло до тебя полгода, может быть, там тебя уже никто… – опять предпринял попытку Пабло остановить меня.
– Нет. Сол меня ждет.
Да и даже если не ждет… Здесь мне точно ничего хорошего не будет…
Кто я такая тут?
Неудачливая танцовщица, не сумевшая закрепиться в русской труппе настолько, чтоб Дягилев предложил постоянный контракт.
Бунтарка, с волчьим билетом, которой теперь заказан путь в любую приличную труппу.
Любовница самого жестокого мужчины в Париже, зверя, невоздержанного во всех своих проявлениях.
Я вспомнила жестокие холодные глаза Даниэля. Его пронзительный взгляд, каким смотрел на меня, танцующую пошлый танец апашей…
Как же я не хотела его танцевать, как отказывалась, считая грубым и дурновкусным!
Но мой тогдашний партнер, Жан, уговорил.
Это было модно, за это платили… Больше, чем обычно.
И я согласилась.
И танцевала, летая по импровизированной сцене, вся изломанная и бессильная… Сам танец, рассказывающий про жуткие отношения бандита и его женщины, сочетал в себе элементы, больше похожие на драку, избиение… Я протягивала руки к партнёру, который тут же отталкивал, швырял настолько сильно, что чуть ли не падала, а затем поднимал и взваливал на плечо, кружил, тискал… Ужасный танец. Мерзкий.
Но очень хорошо принимался в кафешантанах, подверженных популярным декадентским мотивам.
Прелесть разрушения. Это было модно.
Дикий Даниэль увидел меня именно в одном из них.
Я навсегда запомнила его прозрачные ледяные глаза, холодное, ничего не выражающее лицо.
Он стоял в дверях, в кругу своих товарищей, отличаясь от них всех так же, как отличается волк от собак.
Жан закрутил меня, а затем скинул в плеча на пол.
Я изобразила боль.
Даниэль, хотя тогда я еще не знала, как его зовут, пристально следил за моими движениями, и, когда я намеренно громко вскрикнула, как этого требовал танец, резко подошел и, оттолкнув моего партнера, поднял меня на руки.
Я попыталась высвободиться, испуганно упираясь ему в грудь ладонями, что-то , кажется, твердила про то, что это танец, что он не так понял, и что…
Не помню, что еще говорила.
Он, наверно, и не слушал. И не отпускал.
Так и унес меня, протестующую, в одну из задних комнат кафешантана, предназначенных для отдыха персонала. И не только персонала…
Я была настолько испугана, что даже толком противиться не могла. Не понимала ничего, не понимала происходящего!
Он уложил меня на кушетку, навалился, сжимая своими грубыми руками…
Я не сумела оттолкнуть.
До сих пор при воспоминании о том, что произошло между нами в грязной темной комнатке с окнами, выходящими на задний двор кафешантана, становилось не по себе.
Одновременно холодно и обжигающе.
Я к