А я села на кровать, растерянно провела дрожащей ладонью по сбитой за ночь простыне… И заплакала.
Больно было везде. И даже не телесно, нет.
Больно было обманываться, ведь я ему верила, я ему… Доверилась полностью. А он… Оказывается, все эти годы он хотел от меня только одного. Хорошей жизни, которую мог устроить мой отец.
Я была единственной наследницей, приданое имелось солидное… Конечно, теперь отец вряд ли за мной его даст, но, видимо, Артур надеялся на возвращение блудной дочери и смягчение отца.
Тут меня осенило, что, возможно, все было еще проще!
И Артур специально утроился в закрытый пансион для богатых девушек! Лишь для того, чтоб подобрать себе подходящую партию!
Мы встретились, когда мне было двенадцать, неужели он уже тогда?..
Меня затошнило от одной только мысли об этом, и я постаралась тут же забыть про свои догадки.
В любом случае, что бы он ни замышлял… Теперь этому не бывать.
Я начала собираться на репетицию, и, уже придя в Оперу, поняла, что Артур успел сдержать свое слово.
На меня косо смотрели, постановщик кричал всю репетицию, доведя до слез.
Самого Артура не было видно, но мне и без того хватило унижений.
Крик, оскорбления, постоянные указывания на недостатки…
То, что у меня всегда получалось идеально, за что меня всегда хвалили, в одно мгновение превратилось в «корягу деревянную, на которую невозможно смотреть».
Девочки из труппы хихикали, радуясь моему несчастью, поддержки не было ни от кого.
Я закусывала губу, чтоб не опозориться еще и слезами, а после выступления осталась в полупустой Опере, чтоб спокойно порепетировать на сцене в одиночестве.
Отвлечься.
Я летала в полной тишине , едва касаясь ногами деревянного настила, и чувствовала, как весь ужас этого безумного дня испаряется.
С каждым движением мне становилось легче, свободней. Тело стало настолько воздушным, что, кажется еще одно па – и взлечу! Не ощущалось ни усталости, ни гнева, душившего меня весь день, ни злости, ни обиды.
В конце концов, это все настолько преходяще!
А главное – вот оно, здесь! В музыке, торжественно и одновременно лирично звучащей в моей голове, в певучей легкости рук и ног, в улыбке, не сходящей с лица…
Когда из зала раздались аплодисменты, я сбилась с ритма и чуть не упала от неожиданности.
Остановилась, тревожно вглядываясь в темень зрительских рядов.
– Мадмуазель! Как вас зовут?
– Простите?
Голос был мужской, немного хрипловатый и с еле уловимым акцентом.
– Это Аннет Вьен, месье Дягилев, – ответили за меня из темноты. Я узнала голос своего импресарио, Сола Ёрока.
– Ведущая балерина?
– Нет, но подает надежды…
– Да, определенно подает… Приятно познакомиться, мадмуазель Вьен, – обратился ко мне Дягилев (Матерь Божья, Дягилев!!!), –